|
Надо же! Алехандро считал, что после стольких лет вдали от родины все следы его происхождения стерлись. И тем не менее старик разгадал его, услышав всего пару фраз. — Я жил во многих странах, — ответил Алехандро, осторожно подбирая слова, — в том числе и в Испании. Наверно, это отразилось на моей речи. Но, молю вас, продолжайте… как проявляется болезнь? — Кто попьет воды, тому становится совсем худо, — сказал старик. — Не могут ничего удержать внутри, все выбрасывают, с одного конца либо с другого, если вы понимаете, о чем я. Глаза у него посверкивали — чувствовалось, что ему нравится говорить такие неприятные вещи. — Понимаю. Однако вряд ли такого рода болезнь можно полностью объяснить употреблением воды. — Почему нет? Чужаки, которые приходят в нашу деревню даже ненадолго, убегают в лес, держась за животы. Чтобы облегчиться. И больше никогда тут не появляются. — А те, кто живет здесь? Не могут же они болеть постоянно. — А их это не затрагивает, — ответил старик. — Любопытно, правда? — И вас? — И меня тоже. — Он злорадно ухмыльнулся. — Но, как уже было сказано, я не пью воду. Только эль. — Он поднял кружку в знак приветствия, залпом осушил ее и вытер рот рукавом. — А вы откуда прибыли? — Из Монпелье, — ответил Алехандро. — Дедуш… Под суровым взглядом Алехандро мальчик закрыл рот. — А куда направляетесь? — В Страсбург. На этот раз Гильом никак не отреагировал на ложь деда. — Долгое путешествие, — заметил старик. — Действительно. И нелегкое. — Ну, удачи вам. — Старик, уже заметно навеселе, наклонился поближе. — И помните — не пейте из колодца. Говорят, его отравили евреи. С этим он встал и ушел; Алехандро от ярости буквально утратил дар речи. Они быстро доели хлеб с сыром и вернулись в конюшню. Там не было никого, кроме щуплого солдатика. Он уже лежал, плотно завернувшись в одеяло, так что видна была лишь голова в капюшоне. Алехандро мельком отметил про себя, что сапоги солдата стоят точно между ним и местом, где мог лечь другой, носок к носку, пятка к пятке. Слишком аккуратно… как будто солдат хотел воздвигнуть маленькую стену между собой и соседом. И почему он не принимал участия в разговорах? Он, казалось, съеживался, стараясь стать как можно незаметнее, когда остальные болтали между собой. Алехандро уложил Гильома на солому, но тот никак не мог угомониться, ворочался, метался; в Авиньоне, в собственной постели, он никогда себя так не вел. В конце концов Алехандро спросил его: — Что с тобой, Гильом? Мальчик приподнялся, опираясь на локоть. — Мы правда едем туда, куда ты сказал? Алехандро приложил палец к губам. — Шшш! — Он обернулся и посмотрел на солдатика, но тот, похоже, уже спал. Тем не менее Алехандро продолжил еле слышным шепотом: — Нет, малыш, мы едем в Париж. Мальчик понял его намек и тоже прошептал: — Тогда почему ты сказал, что мы едем в другое место? — Нельзя, чтобы узнали, кто мы на самом деле. — Но почему? Алехандро не знал, что ответить. — В свое время поймешь, а пока прими такой ответ. Понимаю, это нелегко для тебя. Но ты постараешься? — Да, дедушка, — ответил Гильом с нотками разочарования в голосе. |
