|
Она знала, что за её спиной ходят слухи о семье Корралес; многие люди обвиняют Эдувигис в том, что она позволила Кармело изнасиловать своих дочерей. Есть и те, кто обвиняет дочерей, что они «соблазнили своего отца, который был пьяным и не знал, что делал», — подобные речи я слышала в «Таверне Мёртвеньких». Бланка объяснила, что смирение Эдувигис перед жестокостью её мужа —обычное дело в таких случаях, и несправедливо обвинять её в соучастии, потому что она такая же жертва, как иостальная семья. Эта женщина боялась своего мужа и никогда не могла противостоять ему. «Легко судить других, если у тебя не было подобного опыта», — заключила Бланка. Эти слова заставили меня задуматься, потому что я была одной из первых, кто жёстко осудил Эдувигис. Сожалея, я пошла к ней домой. Я увидела, что Эдувигис склонилась над корытом и стирала простыни щёткой из веток с синим мылом. Она вытерла руки передником и, не глядя на меня, пригласила сесть и выпить чашку чая. Мы сидели перед плитой, дожидаясь, пока чайник закипит, а затем молча выпили чай. Примирительное намерение моего визита было очевидным, но для неё было бы неудобно, попроси я прощения или неуважительно отзовись о Кармело Корралесе. Мы обе знали, зачем я там оказалась.
— Как дела, донья Эдувигис? — наконец спросила я, когда мы допили вторую чашку чая с одним и тем же чайным пакетиком. — Справляюсь помаленьку. А ты, девочка? — Тоже справляюсь, спасибо. А ваша корова, она в порядке? — Да-да, но и она помаленьку стареет, — вздохнула женщина. — Не даёт много молока. Думаю, она слабеет. — Мануэль и я используем сгущённое молоко. — Боже! Скажите джентльмену, что завтра утром Хуанито принесёт вам немного молока и сыра. — Большое вам спасибо, донья Эдувигис. — И я думаю, ваш домик не слишком чистый... —Наоборот, там довольно грязно, врать небуду,— призналась я женщине. — Боже! Простите же вы меня. — Нет-нет, мне нечего тебе прощать. — Скажите джентльмену, что он может на меня рассчитывать. — Тогда — как обычно, донья Эдувигис. — Да, да, американочка, как обычно. Затем мы поговорили о болезнях и о картофеле, как требовалось по протоколу. Таковы последние новости. Зима на Чилоэ холодная и долгая, но её легче вытерпеть, чем зиму на севере: не нужно ни сгребать снег, ни заворачиваться в меха. Когда позволяет погода, ведутся занятия в школе, однако в таверне всегда играют в труко, даже когда в небе бушуют молнии. Никогда не бывает недостатка картошки для супа, дров для плитыи мате для друзей. Иногда у нас есть электричество, а иногда мы зажигаем свечи. Если нет дождя, команда «Калеуче» яростно готовится к чемпионату в сентябре. Ни у кого из игроков размер ноги не изменился, и футбольные бутсы всё ещё им как раз. Хуанито— запасной игрок, а Педро Пеланчугая выбрали вратарём команды. В этой стране всё решается демократическим голосованием или назначением комиссий, несколько сложными процессами; чилийцы считают, что простые решения незаконны. Донье Лусинде исполнилось сто десять лет. За последние недели она стала похожа на пыльную тряпичную куклу, у неё больше нет сил красить шерсть, и она готовится встретиться со смертью лицом к лицу, но у неё новые зубы. До весны здесь не будет ни куранто, ни новых туристов, но женщины всё ещё вяжут и плетут забавные вещицы, поскольку безделье — это грех, а лень — дело мужское. Я учусь вязать, чтобы не выглядеть бездельницей. На данный момент я вяжу тёплые шарфы из плотной шерсти. Половина острова слегла с бронхитом или ломотой в костях, но если лодка Национальной службы здравоохранения задерживается на неделю-две, то единственная, кто по ней скучает,—Лилиана Тревиньо, которая, говорят, влюблена в безбородого доктора. |
