Внутри дома мы обнаружили донью Лусинду, сидящую в соломенном кресле рядом с включённой печкой, в платье для мессы, с чётками в руке, редкие седые волосы были собраны в тугой пучок, тело же практически остыло. Чувствуя, что пришёл её последний день, онаустроила всё так, чтобы и после смерти никому не причинять беспокойства. Я села рядом с доньей на пол, пока Хуанито извещал соседей, которые уже шли, привлечённые воем собак.

В пятницу из-за поминок на острове никто не работал, а в субботу мы все пошли на похороны. Кончина столетней доньи Лусинды вызвала всеобщее замешательство, поскольку никто не представлял, что она смертна. На поминки соседи принесли в дом стулья, и толпа постепенно увеличивалась, пока не заполнила внутренний дворик и улицу. Старушку разместили на столе, где она обедала, и накрыли шерстью: покойная лежала в самом обыкновенном гробу, окружённая изобилием цветовв горшках и пластиковых бутылках — розами, гортензиями, гвоздиками, ирисами. С возрастом донья Лусинда настолько уменьшилась в размере, что её тело занимало лишь половину гроба, а покоящаяся на подушке голова напоминала головку младенца. На столе стояла пара латунных подсвечников со столбиками свечей и свадебный портрет, раскрашенный вручную, на котором Лусинда в наряде невесты была под руку с солдатом в старомодной униформе, первым из её шести мужей, девяносто четыре года назад.

Церковный казначей острова руководил молящимися и фальшиво исполняющими песнопения женщинами, пока мужчины, сидящие за столами во внутреннем дворе, сражались с пивом и свининой с луком. На следующий день приехал разъездной священник, миссионер, прозванный Три Прилива из-за своих проповедей, начинающихся с первым приливом и заканчивающихся с третьим. Он отслужил мессу в церкви, столь заполненной людьми, чадомсвечей и запахом полевых цветов, что мне привиделись кашляющие ангелы.

Гроб стоял перед алтарём на металлическом каркасе, обтянутом чёрной тканью с белым крестом, с двумя подсвечниками и с тазиком внизу «на случай, если тело лопается», как мне объяснили. Не знаю, что это будет, но звучит некрасиво. Прихожане молились и пели чилотские вальсы под аккомпанемент двух гитар, затем слово взял Три Прилива и не замолкал в течение шестидесяти пяти минут. Начав с восхваления доньи Лусинды, священник вскоре перешёл на политические темы, затронул производство лосося и футбол, пока верующие кивали головами. Миссионер приехал в Чили пятьдесят лет назад и до сих пор говорил с некоторым акцентом. Во время причастия некоторые люди разрыдались, к ним начали присоединяться остальные, и под конец плакали даже гитаристы.

Когда мессу отслужили, и колокола зазвонили по усопшей, восемь мужчин подняли ничего не весящий гроб и торжественно вынесли на улицу, сопровождаемые всеми жителями, несущими цветы из часовни. На кладбище священник ещё раз благословил донью Лусинду, и когда гроб уже собирались опустить в яму, пришли лодочник с сыном, которые принесли небольшой домик для могилы, сколоченный наскоро, но без единого изъяна. Поскольку у доньи Лусинды не было оставшихся в живых родственников, а её тело обнаружили именно мы с Хуанито, люди проходили, выражая нам соболезнованиямозолистым от работы рукопожатием, чтобы затем направиться в «Таверну Мёртвеньких» выпить чего-нибудь, как того требовал этикет.

Я была последнейуходившей с кладбища, когда с моря уже начал подниматься туман. Я задумалась о Мануэле с Бланкой, которых мне так не хватало в эти два дня траура, о донье Лусинде, так сильно любимой всеми, и об одиночестве, которое было на похоронах Кармело Корралеса, но прежде всего я думала о моём Попо. Нини хотела развеять его пепелв горах, которые, возможно, ближе всего к небу, но уже прошло четыре года, а останки её мужа, чего-то ожидая, до сих пор хранятся в керамическом кувшине на комоде.