– Ну, как ты? – спрашивает он, делаясь застенчивым под ее пронзительным взглядом.
– Я? Побита, помята, зла, что порвали мою лучшую блузку, но вместе с тем… счастлива.
– Счастлива?
– Ты этого никогда не поймешь. – Но произносит она это таким тоном, что Гордону кажется, будто он понимает.
– А‑а, – отзывается он, медленно улыбаясь.
Они проходят еще несколько метров в дружелюбном молчании, а потом Гордон предлагает пойти домой.
К его удивлению, Линда соглашается, и – к еще большему удивлению – добавляет:
– Ну, а дома мы обсудим – сохранить за собой счет или просто выплатить нужную сумму и закрыть его.
Ничего себе, думает Гордон. Когда мы приедем домой, она сама уже не будет помнить, что сейчас сказала.
Линда словно читает его мысли.
– Я тоже могу передумать. Гордон.
– Да, но…
– Разве тебе показалось, что мне там было очень хорошо?
– Нет, но…
– Вот видишь.
– Но…
– Гордон! Большинство людей вообще ни разу в жизни не попадает в «Дни». Мы сюда попали на один день. Этого у нас никто не отнимет.
– Ну, раз ты так считаешь, – говорит Гордон.
– Я только хочу зайти в один – последний – отдел, а потом мы пойдем домой. Я дала себе обещание купить сегодня две вещи. Одна – это галстук для тебя. А вторая – часы, которые я тебе показывала. В каталоге. Помнишь?
Гордон помнит.
– Точная копия тех, что когда‑то были у твоей мамы.
– Ну, можешь назвать их реликвией, если угодно. Пусть это будет сувенир – на память о нашем дне в «Днях». – Линда улыбается ему, и, несмотря на дырку на рукаве, несмотря на свежий ушиб у виска, уже начавший превращаться в большой синяк цвета сливы, – а может быть, и благодаря этим изъянам, этим маленьким пробоинам в броне ее красоты, – Гордон чувствует себя покоренным.
– Хорошо, – отвечает он.
– Мой рыцарь в блестящих очках. – Линда приподнимается на цыпочках и чмокает его в щеку – короткий, но теплый поцелуй, призрак которого еще долго витает рядом, когда Линда уже развернулась и зашагала в сторону отдела «Часов».
36
Семь солнечных часов: соединение семи улиц в лондонском районе Холборн, названное так из‑за стоящей посередине дорической колонны с солнечными часами (на самом деле с шестью)
14.17
В «Часах» время делится на бесконечно малые величины, расщепляется на тысячи долей тысячами хронометров. В «Часах» время не течет секунда за секундой, а обрушивается бурным водопадом, сопровождаясь нестихаемым хором сверчков – беспорядочно стрекочущей очередью «тик‑таков», издаваемых всеми мыслимыми приборами, от изящных женских наручных часиков до величавых напольных часов, от гладких прикроватных радио‑будильников до прихотливых раззолоченных безделушек с маятником. В «Часах» истечение каждой четверти часа приветствуется перекличкой звонков, колокольчиков, кукушек и электронных сигналов, каждого получаса – перезвоном подольше и погромче, а конец каждого часа – еще более долгим и громким набатом. Оглушительные раскаты, возвещающие полдень и полночь, продолжаются почти целую минуту.
Помимо необходимого числа продавцов, в «Часах» весь день работают еще трое сотрудников, которые должны подводить ходовые пружины, заменять батарейки и сверять между собой все до одного циферблаты и табло в отделе; они старательно выполняют эти обязанности, встречаясь через равные промежутки времени, чтобы удостовериться, что их личные хронометры не уклонились от истины ни на йоту. |