Значит, ты уйдешь отсюда и сделаешь все, что положено?
Ной вскинул брови:
— Что? Ты предлагаешь... ты хочешь, чтобы я отдал этот пакет с деньгами копам и подал на конгрессмена в суд?
На этот раз пацифист не улыбнулся.
— Наверное, мне следовало сказать: поступишь по-умному.
— Я просто хотел уточнить, — заверил его Ной.
— Как бы эти уточнения не привели тебя в гроб. — Змееносец развернулся и, покачиваясь, двинулся к выходу из таверны, демонстрируя всем желающим мастерство татуировщика.
Сидящие у стойки и за столиками ковбои повернулись, подгоняя его взглядами. Будь они истинными всадниками пурпурной зари, а не специалистами по компьютерным сетям и торговцами недвижимостью, один из них из принципа дал бы ему пинка.
Когда за пацифистом закрылась дверь, Ной попросил несостоявшуюся Минни повторить заказ.
Она принесла запотевшую бутылку «Дос Экиса» и спросила:
— Этот парень — бандит?
— Вроде того.
— А вы — коп.
— Бывший. Неужели заметно?
— Да. И на вас гавайская рубашка. Копы в штатском любят гавайские рубашки, потому что под ней легко спрятать пистолет.
— Ну, я под ней ничего не прячу, — солгал Ной, — за исключением пожелтевшей майки, которую следовало выбросить пять лет тому назад.
— Мой отец любил гавайские рубашки.
— Ваш отец — коп?
— Был, пока его не убили.
— Извините.
— Я — Френсина, меня назвали в честь песни «Зи-зи топ»[8].
— Почему многим копам прошлого нравилась «Зи-зи топ»? — спросил он.
— Может, в качестве антидота к тому дерьму, которое пели «Иглз»[9]?
Ной улыбнулся:
— Я думаю, ты в чем-то права, Френсина.
— Моя смена заканчивается в одиннадцать.
— Ты меня искушаешь, — признал он. — Но я женат.
Глянув на его руки и не обнаружив кольца, она спросила:
— Женат на чем?
— Теперь ты задаешь трудные вопросы.
— Не такие они и трудные, если быть честным с самим собой.
Ноя так увлекли ее тело и красота, что до этого момента он не замечал доброты, которой светились глаза Френсины.
— Может, на жалости к себе, — попытался он назвать свою суженую.
— Только не ты, — не согласилась девушка, словно хорошо его знала. — Скорее это злость.
— Как называется этот бар, «Огненная вода» или «Философия»?
— После того как слушаешь кантри-мюзик с утра до вечера каждый день, поневоле начнешь философствовать.
— Черт, из тебя вышла бы отличная Минни, — он говорил от души.
— Ты, должно быть, такой же, как мой отец. Та же гордость. Честь, как он говорил. Но в наши дни честь — это для неудачников, вот ты и наливаешься злостью.
Он смотрел на нее, искал ответ и не находил. В добавление к доброте он увидел в ее глазах и грусть, от которой защемило сердце.
— Тебя зовут к другому столику.
Она продолжала смотреть Ною в глаза.
— Если когда-нибудь разведешься, ты знаешь, где я работаю.
Он проводил ее взглядом. Потом, между глотками, пристально изучал бутылку, словно пытался разглядеть за стеклом смысл жизни.
А когда в ней не осталось ни капли, ушел, оставив Френсине щедрые чаевые, превосходившие счет за две бутылки пива.
Городские огни желтизной подсвечивали черное небо. Высоко над головой серебряным долларом висела полная луна. Черный небосвод сиял яркими, такими далекими звездами.
Ной зашагал на восток, обдаваемый ветерком, который поднимали проносящиеся мимо автомобили, пытаясь установить, следят ли за ним. Но «хвост» обнаружить не удалось. Очевидно, подручные конгрессмена потеряли к нему всякий интерес. |