— У Минни-то грудь плоская.

— Да, Конечно, она же мышка.

— Логично, — кивнул Ной.

— А насчет Белоснежки... они полагали, что она должна выглядеть невинной. Уж не знаю почему.

— Если бы Белоснежка была такой же сексапильной, как вы, люди могли задаться вопросом: а чем она занималась с этими семью гномами... и, возможно, их ответы разошлись бы с версией Диснея.

Девица просияла.

— Да, в этом что-то есть, — согласилась она, потом разочарованно вздохнула: — Но вообще-то мне хотелось быть Минни.

— Мечты никак не хотят умирать.

— Это точно.

— Из вас получилась бы отличная Минни.

— Вы думаете?

Он улыбнулся:

— Счастливчик Микки.

— Вы такой милый.

— Моя тетя Лили так не думала. Она стреляла в меня.

— Не принимайте близко к сердцу, — посоветовала официантка. — Нынче у всех в семьях нелады. — И двинулась дальше.

В музыкальном автомате Алана Джексона сменил Гарт Брукс[6], и поля всех стетсонов у стойки опустились в грустном соболезновании. Но как только он уступил место «Дикси чикс»[7], стетсоны радостно заколыхались.

Ной уже ополовинил бутылку, когда кусок мяса, замаринованный в масле для волос и пряном одеколоне и одетый в черные джинсы и футболку с надписью «ЛЮБОВЬ — ВОТ ОТВЕТ», проскользнул в кабинку, устроился напротив и спросил: «Есть у тебя предсмертное желание?»

— А ты собираешься даровать мне его?

— Не я. Я — пацифист. — Вокруг правой руки пацифиста обвилась тщательно прорисованная гремучая змея. Она щерила зубы на тыльной стороне ладони, глаза сверкали ненавистью. — Но ты должен понимать, что слежка за таким влиятельным человеком, как конгрессмен Шармер, большая глупость.

— Мне и в голову не приходило, что конгрессмен может нанимать бандитов.

— А кого еще ему нанимать?

— Я думал, что я уже не в Канзасе.

— Знаешь, Дороти, там, где ты сейчас, маленьких собачек, как Тото, подстреливают для развлечения. А девушек вроде тебя затаптывают, если они не освобождают дорогу.

— Отцы-основатели страны могут этим только гордиться.

Глаза незнакомца, до того пустые, как сердце социопата, вдруг наполнились подозрительностью.

— Слушай... а ты не из политических психов? Я-то держал тебя за частного шпика, который за несколько долларов вынюхивает, что творится в чужих спальнях.

— Мне нужно побольше, чем несколько. Сколько стоит твой «Навигатор»? — спросил Ной.

— Он тебе не по карману.

— Мне дадут кредит.

Пацифист рассмеялся. Когда официантка направилась к ним, он отогнал ее взмахом руки. Затем достал свернутый и заклеенный лентой пакет из вощеной бумаги и бросил на стол.

Ной молча пил пиво.

Сжимая и разжимая правую руку, словно разминаясь перед тем, как щипать детей и монашек, пацифист продолжил:

— Конгрессмен — человек благоразумный. Конечно, взяв клиенткой его жену, ты прописался в стане его врагов. Но он хочет, чтобы ты стал его другом.

— Истинный христианин.

— А вот обзываться не надо, — всякий раз, когда пацифист сжимал кулак, пасть змеи широко раскрывалась. — По крайней мере, взгляни на его мирное предложение.

Ной взял пакет, снял ленту, развернул, наполовину извлек толстую пачку сотенных.

— Тут в три раза больше, чем ты выручил бы за свой ржавый «Шевроле». Плюс стоимость фотокамеры, оставшейся на переднем сиденье.

— Но на «Навигатор» не хватит, — заметил Ной.

— Мы не ведем переговоры, Шерлок.

— И что от меня потребуется?

— Сущий пустяк.