Когда Микки начала убирать со стола посуду, Лайлани отодвинула стул и собралась встать.

— Расслабься. — Микки зажгла лампочку над раковиной. — Я управлюсь.

— Я не калека.

— Чего ты такая обидчивая? Ты — гость, а мы не берем с гостей плату и не просим их отработать съеденное и выпитое.

Не слушая ее, девочка взяла с разделочного столика пластиковые крышки и начала накрывать миски с недоеденными салатами.

Сполоснув тарелки и столовые приборы, Микки оставила их в раковине, чтобы помыть позже, и повернулась к Лайлани.

— Логично предположить, что все твои разговоры об отчиме-убийце — плод буйной фантазии, попытка добавить особый штришок к образу мисс Лайлани Клонк, яркому юному эксцентричному мутанту.

— Это неправильное предположение.

— Всего лишь пустые слова...

— Пустые слова — это не мое.

— ...но в этих пустых словах может скрываться более серьезный подтекст.

Лайлани поставила миску с картофельным салатом в холодильник.

— Так... ты думаешь, что я говорю загадками?

Действительно, дикие истории о Синсемилле и докторе Думе стали основой очень тревожной версии, возникшей в голове Микки. Если бы она высказала свои подозрения в лоб, то наверняка услышала бы в ответ новые увертки Лайлани. По причинам, на анализ которых времени у нее не было, ей хотелось помочь девочке, какая бы помощь той ни требовалась.

Не желая встречаться с Лайлани взглядом, избегая малейшего намека, который девочка могла истолковать как попытку вторгнуться в ее личную жизнь, Микки вновь взялась за посуду.

— Не загадками. Иногда нам нелегко о чем-то говорить, поэтому мы всеми силами стараемся обойти эту тему.

Лайлани поставила в холодильник салат с макаронами.

— Это твой метод? Ты обходишь то, о чем не хочешь поговорить? А я? Я должна догадаться, что волнует тебя больше всего?

— Нет, нет, — Микки замялась. — Ну, да, да, я часто так делаю. Но в данный момент речь не обо мне. Может, ты хочешь обойти какую-то тему, рассказывая нам эти пугающие истории о докторе Думе, убивающем мальчиков в инвалидных креслах?

Краем глаза Микки заметила, что девочка перестала убирать со стола и повернулась к ней.

— Помоги мне, Мичелина Белсонг. От твоих разговоров голова у меня пошла кругом. Какую тему, по-твоему, я старательно обхожу?

— Я понятия не имею, что ты обходишь, — солгала Микки. — Ты сама должна мне это сказать... когда сочтешь нужным.

— Как давно ты живешь у миссис Ди?

— Какая разница? Неделю.

— Одна неделя, а ты уже так поднаторела в одурманивающих разговорах. Хотелось бы мне услышать, как вы беседуете вдвоем, без толики здравомыслия, которую привносит в ваш диалог мое присутствие.

— Это ты привносишь здравомыслие? — Микки домыла последнюю тарелку. — Скажи честно, когда ты в последний раз ела тофу и консервированные персики, наложенные в тарелку поверх фасолевых стручков?

— Я никогда этого не ела. Но Синсемилла в последний раз ставила это блюдо на стол в понедельник. Давай-скажи мне, о чем, по-твоему, я избегаю говорить? Ты сама завела этот разговор, значит, ты что-то подозреваешь.

Микки огорчило, что ее психологический экспромт оказался столь же успешным, как попытка создания атомного реактора из подручных средств или проведение нейрохирургической операции кухонным ножом.

Вытерев руки полотенцем, она повернулась к девочке:

— Я ничего не подозреваю. Лишь даю знать, если ты хочешь о чем-то поговорить, вместо того чтобы ходить вокруг да около, я здесь.

— О боже! — И если искорки в глазах Лайлани могли означать не веселость, а что-нибудь другое, то в голосе безошибочно слышался смех. — Ты считаешь, что я выдумываю истории об убийствах, совершенных доктором Думом, потому что боюсь или мне стыдно рассказать о том, что он действительно делает.