— Для себя — это точно, — согласилась Лайлани. — Для других скорее нет, чем да.

— Она представляла собой опасность для меня, когда обзывала меня колдуньей и ведьминой сучкой, кричала что-то насчет заклятий, заявляла, что не позволит собой повелевать.

Дженева поднялась со стула, чтобы принести полный кофейник. Наполнила чашку Микки.

— Может, это успокоит твои нервы.

Поскольку тарелка Лайлани опустела, она отложила вилку.

— Старушка Синсемилла испугала тебя, ничего больше. Она может казаться такой же страшной, как Бела Лугоши[27],

Борис Карлофф[28] и Большая птица[29], слитые воедино, но она неопасна. По крайней мере, пока мой псевдоотец снабжает ее наркотиками. Наверное, она может много чего натворить, когда у нее начнется ломка.

Дженева наполнила и свою чашку.

— Я не нахожу Большую птицу опасной, дорогая. Конечно, она немного нервирует, но не более того.

— О, миссис Ди, тут я с вами не согласна. Люди, одетые в костюмы больших странных животных, да еще скрывающие лица... с ними куда опаснее, чем спать с атомной бомбой под кроватью. Вы должны предугадать, что они задумали.

— Прекрати, — резко, но не сердито бросила Микки. — Пожалуйста, прекрати.

Лайлани изобразила удивление:

— Прекратить что?

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Прекрати уходить от ответа говори со мной по конкретной проблеме.

Увечной рукой Лайлани указала на нетронутый кусок пирога на тарелке Микки.

— Ты будешь есть пирог?

Микки пододвинула тарелку к себе.

— Я готова обменять пирог на серьезную дискуссию.

— Серьезную дискуссию мы уже провели.

— У меня осталось еще полпирога, — радостно напомнила Дженева.

— Я бы с удовольствием съела еще кусок, — улыбнулась ей Лайлани.

— Оставшуюся половину пирога сегодня есть не будут, — возразила Микки. — Ты можешь получить только мой кусок.

— Ерунда, Микки, — махнула рукой Дженева. — Завтра я могу испечь тебе еще один яблочный пирог.

И уже поднялась из-за стола, но Микки остановила ее:

— Сядь, тетя Джен. Речь не о пироге.

— А мне представляется, именно о нем, — возразила Лайлани.

— Послушай, девочка, ты не можешь до бесконечности изображать молодого опасного мутанта, червем проползающего...

— Червем? — Лайлани скорчила гримаску.

— Червем проползающего... — Микки замолчала, удивленная тем, что хотела сказать.

— В твою селезенку? — предложила свой вариант окончания фразы Лайлани.

Никогда раньше, насколько помнила Микки, она не позволяла себе до такой степени озаботиться судьбой другого человека.

Наклонившись через стол, словно пытаясь помочь Микки найти ускользающие от нее слова, Лайлани предложила другой вариант:

— В твой желчный пузырь?

Теплые чувства к кому-либо опасны. Теплые чувства к кому-либо делают уязвимой тебя саму. Оставайся на высоких стенах, под защитой крепостных башен.

— В почки? — внесла свою лепту Дженева.

— Червем проползающего в наши сердца, — продолжила Микки, заменив первоначальное мое на более нейтральное наши, чтобы разделить риск с Дженевой и не слишком подставиться под удар, — а потом думать, что нам безразлична опасность, которой ты подвергаешься.

Но Лайлани продолжала паясничать, не выходя из роли:

— Я никогда не видела себя сердечным червем, но, полагаю, это очень респектабельный паразит. Так или иначе, я заявляю со всей ответственностью, если это необходимо, чтобы получить кусок пирога, что моя мать мне не опасна.