Она на ощупь нашла в сумочке бумажник, не глядя, открыла его и посмотрела на засунутую в прозрачный целлулоидный кармашек фотографию. Света от горевших во дворе резиденции Медведевых фонарей хватало только на то, чтобы разглядеть смутные темные очертания человеческой фигуры. Снимок был чересчур узкий и длинный – не снимок, собственно, а половина снимка, отрезанная от групповой фотографии по настоянию ревнивого Медведева. На второй половине снимка, которая валялась где-то дома, в одном из старых альбомов с фотографиями, была изображена сама Марина – такая, какой она была десять лет назад. Половинку фотографии, которая хранилась у нее в бумажнике, Марина Медведева помнила до мельчайших подробностей. На ней был Андрей Тучков – молодой, смеющийся, влюбленный и беззаботный. Интересно, каким он стал, теперь? Конечно, прошлого не вернешь, но все-таки, все-таки...

Она раздавила окурок в пепельнице, подумала, не выкурить ли еще одну сигарету, но решила воздержаться. За последние сутки она выпила столько кофе и выкурила столько сигарет, что кофеин и табак утратили стимулирующий эффект и не вызывали уже ничего, кроме тошноты и тупой головной боли. Марина с удовольствием выпила бы сейчас коньяку, а еще лучше – ледяной водки, но момент для этого был самый неподходящий, и она решила, что потерпит. Она терпела долгих восемь лет, так неужели у нее не хватит характера продержаться несколько часов?

Марина покосилась на вмонтированные в приборную панель часы. Часы показывали восемнадцать ноль-три, и это было странно. Сначала она даже не поняла, в чем дело, а потом сообразила: машина была прокатная, и там, в родном гараже, кто-то, по всей видимости, снимал с нее аккумулятор, а потом не потрудился установить на часах точное время. Разобравшись, что к чему, Марина поднесла поближе к свету запястье с изящными золотыми часиками. Было начало двенадцатого. Вернув в сумочку бумажник, Марина нерешительно взялась за лежавший там же прибор, напоминавший портативную рацию. В общем-то, все, что имело хоть какое-то значение, она уже услышала, и слушать сальные шутки охранников мужа у нее не было ни малейшего желания. Но почему в таком случае они медлят, чего дожидаются?

Она уже готова была включить подслушивающее устройство, когда новехонькие створки ворот дрогнули и начали открываться. Между ними появилась темная щель, которая быстро росла. Потом там, за воротами, приглушенно заворчал мощный двигатель, блеснули ярким неоном фары, и на дорогу, лаково блестя, солидно и неспешно выкатился «шестисотый» Косолапого. Тонированные стекла мешали заглянуть в салон, но Марина и без того отлично знала, кто сидит внутри.

Она потянулась к ключу зажигания, но не стала заводить двигатель. Тяжелый черный «Мерседес», без видимых усилий набрав с места приличную скорость, быстро скрылся в отдалении. На повороте в последний раз сверкнули его рубиновые тормозные огни, и на улице снова стало тихо и пусто. Однако ворота в кирпичном заборе не закрывались; со своего места Марина хорошо видела охранника Виталия, который, стоя у ворот и держась одной рукой за створку, что-то говорил в глубину двора. В свободной руке у него дымилась зажженная сигарета, которой он лениво жестикулировал. Вид у него был, как у человека, который расслабляется, точно зная, что хозяев нет дома и что о его разгильдяйском поведении, выразившемся в курении на рабочем месте, они, хозяева, никогда не узнают.

Марина невесело усмехнулась: мелочи, мелочи... Вся жизнь складывается из мелочей, и только они, отмеренные в строгой пропорции, способны придать создаваемой тобой картине полное правдоподобие. Но если нарушить пропорцию, если чуточку переборщить, увлекшись нанесением мелких штрихов, опытный глаз обязательно заметит подделку, и вся твоя кропотливая работа разом пойдет насмарку.