Мы стали заложниками в собственном дворце. Залы, еще недавно звеневшие от раскатистого отцовского смеха, теперь оглашались отрывистыми хриплыми выкриками. Из внутренних дворов не доносилась оживленная болтовня служанок. Конец веселым ужинам на озаренной свечами барке. Никогда больше мне не сидеть на коленях отца, слушая рассказы о триумфальном шествии по Эфесу. Мы с братьями теснее прижались друг к другу на мамином ложе.

— Почему он медлит? — Она все ходила туда и сюда, пока у меня не закружилась голова. — Я хочу знать, что творится снаружи!

Ирада и Хармион умоляли ее присесть. В своих простых белоснежных туниках они напомнили мне гусынь. Гусынь, которые даже не знают, что их обрекли на заклание. А иначе зачем Октавиану выставлять стражу?

— Он убьет нас, — шепнула я. — Мы никогда не выйдем на свободу.

Раздался стук в дверь, и мама застыла на месте. Потом пересекла комнату, чтобы отворить дверь. На пороге возникли трое мужчин.

— Что? Где он? — воскликнула царица.

Александр, спустившись с ложа, показал пальцем на человека, стоявшего между Юбой и Агриппой:

— Вот он!

Мать отступила на шаг. Светловолосый сероглазый мужчина был в самой обычной toga virilis. В сандалиях на очень толстой подошве он казался чуть выше ростом, однако даже это не придавало ему ни малейшего сходства с нашим отцом. Щуплый, худой, невзрачный, как одна из бесчисленных белых ракушек на берегу. Но кто еще посмел бы надеть кольцо с печаткой Юлия Цезаря?

— Так ты и есть Октавиан? — заговорила царица по-гречески, на языке деловой переписки Египта.

— Ты что же, не знаешь латыни? — вмешался Юба.

— Конечно, пожалуйста, — улыбнулась мама. — Если ему так будет угодно.

Я-то прекрасно поняла, что у нее на уме. Александрия владела величайшей библиотекой в мире, и вот это сокровище перешло в руки человека, который даже не изъясняется по-гречески.

— Так ты и есть Октавиан? — повторила она на латыни.

Низкорослый мужчина выступил вперед.

— Да, это я. А ты, должно быть, царица Клеопатра?

— Тебе лучше знать, — ответила мама, присаживаясь. — Я все еще царица?

Юба улыбнулся, но его властелин только сжал губы.

— Пока — да. Можно мне сесть?

Мать указала на длинную синюю кушетку, откуда немедленно встали Хармион с Ирадой и перебрались к нам на кровать. Октавиан даже взглядом не повел в их сторону. Он пристально смотрел на царицу — так, словно в любое мгновение она могла отрастить себе крылья и улететь. Итак, самозваный Цезарь уселся, а его спутники продолжали стоять.

— Говорят, будто бы ты пыталась совратить моего полководца?

Мама пронзила Агриппу злобным взглядом, однако возражать не стала.

— Можешь не удивляться. Было время, когда твои чары обворожили моего дядю. И Марка Антония. Агриппа — человек из другого теста.

Все в комнате посмотрели на него, и суровый муж, облеченный царственной властью, не выдержав, потупился.

— На свете не сыщется более скромного и верного человека, чем он, — продолжал Октавиан. — Агриппа на предательство не способен. И Юба тоже. Полагаю, тебе известно: его отец был царем Нумидии. Потом, проиграв битву Юлию Цезарю, он отдал своего младшего сына Риму, а сам покончил с жизнью.

Мать выпрямилась.

— Это твой способ сказать мне, что я потеряю престол?

Октавиан промолчал.

— А как же Цезарион?

— Боюсь, твой сын тоже не сможет занять место на троне.

Мама слегка побледнела.

— Почему?

— Потому что Цезарион убит.