— Evocatio, — прошептала Хармион. — Они заклинают наших богов перейти на сторону Октавиана и принять его как законного правителя.
— Боги нас никогда не оставят! — разгневанно закричала царица, и перепуганный Птолемей уткнулся личиком в колени служанки.
Мать поднялась; лазоревый шелк ее платья покрылся багровыми пятнами. Кровь была на груди, на руках, даже на косах.
— Вниз! Если они взломают дверь, мы подожжем тут все дрова!
Уходя вслед за другими, я обернулась посмотреть на отцовское тело: может быть, еще шелохнется?
— Его больше нет, Селена, — промолвил брат сквозь слезы.
— А вдруг…
— Его больше нет. И только богам известно, что стало с Антиллом.
У меня сжалось горло; внезапно в чертоге словно не стало воздуха. Поднявшись по лестнице, мать протянула служанкам по кинжалу.
— Наблюдайте за окнами, — приказала она. — Если кто-нибудь ворвется сюда — вам известно, что делать.
Она устремилась вниз, оставляя кровавые следы на ступенях.
Мы с братьями последовали за ней. Солдаты уже колотили в дверь и по очереди прижимались лицами к решетке.
— Держитесь у меня за спиной, — велела царица и двинулась вперед.
Мы трое повиновались, и я невольно впилась ногтями в руку Александра.
Как только мама появилась перед решеткой, послышался гул голосов. Один из солдат приказал нам сдаваться. Тогда она вздернула подбородок, так что сердоликовые глаза грифа уставились прямо на римлян.
— Я сдамся, — провозгласила царица через железную решетку, — если Октавиан поклянется, что Египетским царством будет править Цезарион.
Мы подошли чуть ближе, чтобы расслышать ответ солдата.
— Ваше величество, этого я не могу обещать. Однако смею заверить, вас ожидает уважительное и мягкое обращение.
— Не нужна мне ваша мягкость! — выкрикнула она. — Цезарион — сын Юлия Цезаря и законный наследник египетского трона. Птолемеи правили этой страной почти триста лет. А что намерены сделать вы? Установить здесь римское господство? Сжечь Александрийскую библиотеку и творить убийства на улицах величайшего города в мире? Думаете, люди на это согласятся?
— Ваши люди лезут из кожи вон, чтобы заверить Цезаря Октавиана в своем почтении.
Мать отшатнулась, точно солдат ударил ее.
— Он что же, присвоил имя Юлия?
— Октавиан — его приемный сын и наследник.
— А Цезарион — дитя по крови! Стало быть, они братья.
Надо же, мне это никогда не приходило в голову. Я подошла поближе, чтобы взглянуть на солдата через решетку, и вдруг почувствовала на талии чью-то сильную руку. В шею уткнулось холодное лезвие.
— Мама! — крикнула я.
Александр хотел броситься на защиту, но тут со второго этажа на нас обрушились римские воины, проникшие через открытое окно. Двое схватили Ираду и Хармион, а третий крепко держал Птолемея за руку.
Царица вытащила кинжал из ножен у пояса, однако было поздно. Широкоплечий римлянин выкрутил ей запястье, в то время как его товарищ отпер тяжелую дверь.
— Пустите меня!
В голосе матери прозвучало столь грозное предупреждение, что, хотя вражеские солдаты и не обязаны были подчиняться, мужчина поспешил убрать руку, как только отнял оружие.
А ведь мог бы легко сломать ей предплечье, если бы захотел. Могучим телосложением он походил на отца, и я задалась вопросом: может быть, это и есть Октавиан?
— Доставить их во дворец, — резко бросил римлянин. — Цезарь желает поговорить с ней, прежде чем обратиться к жителям Александрии. |