– Разве ты не знаешь, что вдове запрещено разговаривать с посторонними? Это был мужчина?

– Да, – пролепетала Ратна.

Сона поджала губы.

– Ты совершила серьезный проступок.

– Я просто хотела помочь приюту. У нас мало денег. Мне кажется, этот человек пожертвовал их от чистого сердца.

– Почему ты уверена, что он их не украл?

– Он не был похож на вора. Очень красивый и хорошо одетый молодой господин.

Сона едва заметно усмехнулась.

– Это ни о чем не говорит. Нельзя судить о людях по внешнему виду. А если он хотел помочь приюту, то пусть бы отнес деньги в храм.

Ратна молчала, однако ее взгляд был красноречивее всяких слов. Многое ли из пожертвованного храму доставалось вдовам? Как и другие люди, жрецы считали их нечистыми и выделяли им ровно столько средств, чтобы те не умерли с голоду.

Она не понимала Сону. Неужели в угоду правилам эта прекрасная девушка готова есть чечевицу, в которой кишат черви!

– Что я должна сделать? – наконец спросила она.

– Отнести их обратно.

Ответ прозвучал, как удар грома, и Ратна прижала руки к груди. В этом жесте были несогласие, мольба и горькое непонимание шудры, для которой даже мелкая монета была подарком судьбы. И у нее против воли вырвалось:

– Нет!

– Почему?

– Потому что на эти деньги можно купить муку, чечевицу и рис. И новую ткань для сари.

Хотя взгляд Соны по-прежнему оставался строгим, Ратне почудилось, что в душе брахманки зародились сомнения.

– А как я объясню это Суните?

– Не надо ничего объяснять. Спрячем деньги и будем брать понемногу – никто не заметит.

– Ты предлагаешь лгать?

Ратне почудилось, что Сона ее испытывает, но она все же сказала:

– Я не вижу другого выхода. Я знаю, что это очень поможет приюту. Ведь у нас много пожилых, больных, истощенных женщин. А одежда некоторых так прохудилась, что я не представляю, как ее стирать!

– И все же я не уверена, что можно принять эти деньги, потому что не знаю, каким способом они заработаны.

– Тогда пойди со мной и сама поговори с тем, кто их дал.

– С мужчиной?

– Это просто человек, который захотел нам помочь, – ответила девушка и добавила: – А мы вовсе не женщины, мы – вдовы. Никто не смотрит на нас иначе.

Ратна не была уверена в том, что ей удастся уговорить Сону, но, к ее радости и удивлению, та все-таки согласилась.

Следующим утром они отправились на берег. Здесь уже пробуждалась яркая, многоцветная жизнь. Несколько примостившихся на лестнице женщин деловито и ловко плели гирлянды. Их окружал цветочный аромат, а темно-красные, кремовые, шафрановые и солнечно-желтые краски радовали глаз. Однако закутанная в белое Сона не обратила на них никакого внимания. Ратну в очередной раз поразила ее холодная отстраненность истинной брахманки.

Она не ждала столь счастливого совпадения, но оно свершилось: юноша был тут. Ратна без колебаний подошла к нему и поклонилась.

– Господин! Со мной Сона-джи. Она ведает расходами приюта и хочет знать, где вы взяли деньги, которые дали мне вчера.

Взглянув на Сону, юноша поразился. Он увидел то, что был способен увидеть человек, умеющий чувствовать: чистую душу, жаждущую света, однако замкнутую в стенах, не имеющих выхода. Тоскливую рассеянность и странную усталость, порождающую медленную походку; суровую определенность, угнетающую до пронзительной боли. Вместе с тем эта девушка была красива той красотой, какую не способно победить даже время, а только смерть. Причем настоящая, а не мнимая.

Он взволнованно произнес:

– Я их не украл, если вы имеете в виду именно это! Я служу у белых господ и получаю жалованье.