Он задыхался — не от бега, а от возбуждения, от острого желания, уже теснившего его лёгкие панталоны. Оно, это желание, норовило вырваться из них...

Наконец он настиг её возле беседки. Он набросился на неё как зверь. Она упиралась — притворно, как ему показалось. Он тащил её в беседку, она покорно шла за ним, похоже, уже зная, что должно было случиться.

Дрожащими руками он стал расстёгивать её корсаж, одновременно покрывая её лицо поцелуями.

   — Ой, что вы, что вы, Ваше высочество, — лепетала она, вся обмякнув в его руках. — Не надо, я боюсь. Нас увидят...

   — Пусть! Я хочу! — чуть не кричал он, уже зная, что сейчас произойдёт. Он повалил её на пол, неумело задрал юбчонку, навалился на неё. Но ему никак не удавалось попасть — то был лишь инстинкт, а не опыт.

И вдруг она стала помогать ему! Боже, как это было удивительно и упоительно!

Александр весь содрогался, уже почти теряя сознание от волшебства происходящего. Его сотрясали конвульсии — он изливал семя, ещё не успев достичь места, куда так стремился попасть.

   — Ах, Ваше высочество, какой вы ещё неумеха, — с сожалением прошептала она, когда он наконец пришёл в себя. Встала и стала поправлять помятую одежду.

Это было дивное открытие. Оказывается, она знала всё, знала и умела! И могла его просветить.

   — Ты придёшь сюда завтра! — уже повелительным тоном произнёс он.

   — В котором часу, Ваше высочество? — деловито спросила она.

   — В три часа. Когда нас отпускают на прогулку.

   — И вы опять станете меня догонять, чтобы не подумали ничего плохого.

   — Хорошо. Только ты беги к китайскому павильону. Там удобней, — прибавил он.

Ему было двенадцать лет. Она была на два года его старше. И куда опытней. Она радостно и терпеливо учила его науке любви. Да, теперь он уже догонял её, зная, чем и как это кончится. И не испытывая уже того волнения новичка, которое мешает полностью насладиться близостью.

Теперь повелевала она, управляла его желаниями. Она учила его быть неторопливым, дабы длить и длить наслаждение. И всем тем позам, которые делают его острым до пронзительности. Эта четырнадцатилетняя дочь садовника была уже женщиной, полностью приуготовленной для любовных утех.

Однажды он решился и спросил её:

   — Скажи, откуда ты всё так хорошо знаешь? И умеешь?

Она отвечала со смехом, глядя прямо ему в глаза:

   — Вы наивны, Ваше высочество. Ведь во дворце так много мужчин. А парк так прекрасен и в нём столько потаённых уголков. И я стольким нравлюсь. Вы же знаете придворных. Им ни в чём нельзя отказать.

   — И ты не отказывала?

   — А что можно было поделать? Ежели им откажешь, всё едино силой возьмут. Вот как Ваше высочество.

   — Разве я... силой?..

   — Ну а как же? Не могла же я оказать супротивность.

Он на мгновение задумался. И быть может, с этого момента понял: ни одна девица или женщина не могут отказать его желаниям.

Дочь садовника — одного из многих — звали Катя. У многочисленной челяди, обихаживавшей Царскосельский дворец и подобранной по принципу благонадёжности, но и благолепности, были дети. Их старались держать на привязи, но время от времени спускали со сворки, и тогда они смешивались с не менее многочисленным потомством великих князей и затевали общие игры. Девочки были миловидны.