Мидж слушала и думала, что все эти хлопоты бесчеловечны. А может быть, она не права? Может быть, как раз Люси наиболее человечна? Самые страшные катастрофы ничего не меняют в обычном порядке вещей. Может быть, Люси кажется такой бессердечной только оттого, что она честно говорит об этих мелочах, о которых остальные предпочитают молчать, хотя тоже думают. Они хотят есть так же, как и в другие дни. Мидж сама была голодна, хотя сейчас ее слегка мутило. Кроме того, ее очень беспокоило, что она не знала, как вести себя по отношению к Герде. Еще вчера все ее называли: «Эта бедная женщина», а в ближайшие дни Герда может предстать перед судом по обвинению в убийстве. «Такие вещи не могут произойти с нами, только с другими…» — думала Мидж.

Ее взгляд остановился на Эдварде. Да, действительно есть люди, с которыми такое произойти не может. Люди, подобные Эдварду, не способны на насилие. Она почувствовала себя увереннее. Эдвард был таким спокойным, таким тактичным и предупредительным.

В комнату вошел Гуджен, поклонился леди Эндкателл и вполголоса доложил, что в столовой приготовлены сэндвичи и кофе. Люси поблагодарила его и, когда он вышел, сказала:

— Гуджен поистине замечательный малый! Что было бы со мной без него? Он всегда знает, что следует делать. Сэндвичи — это так же хорошо, как завтрак. Мы можем их есть, не боясь обвинений, что у нас нет сердца! Она с удивлением заметила, что по щекам Мидж текут крупные слезы.

— Бедная, дорогая моя, — прошептала она. — Эти эмоции слишком тяжелы для вас!

Эдвард сел на диван с Мидж и обнял ее за плечи.

— Не плачь, малышка Мидж!

Она прижалась к нему и зарыдала. Она вспомнила тот пасхальный день в Айнсвике, когда ее тоже пожалел Эдвард. Тогда умер ее кролик…

— Можно мне принести ей каплю коньяка? — спросил Эдвард.

— Конечно. В буфете в столовой есть коньяк. Не думаю, что…

Люси замолчала, когда в комнату вошла Генриетта. Мидж отстранилась от Эдварда, а он даже не пошевелился. Поведение Генриетты казалось Мидж странным. В ней чувствовалась какая-то враждебность, казалось, она избегает смотреть на Эдварда.

— Ах, Генриетта, вот и вы! воскликнула леди Эндкателл. — Полиция — рядом, там Генри и месье Пуаро. Что вы дали Герде? Коньяк или час и аспирином?

— Я ей дала немного коньяка и грелку.

— Прекрасно! Это как раз то, что сейчас рекомендуют врачи при шоковых состояниях. Я имею в виду грелку. По отношению к коньяку мнения противоречивые. Вопрос моды, я думаю. Когда я была еще совсем молодой, считали, что при шоке коньяк необходим. Но у Герды не должно быть шока. Я не знаю, что испытывает женщина, убившая своего мужа, это довольно трудно представить, но я не думаю, что это — шок. Элемент неожиданности здесь отсутствует.

— Почему вы так уверены, что именно Герда убила Джона? — ледяным тоном спросила Генриетта.

Наступила гнетущая тишина, которую прервала Люси.

— Мне кажется, это… совершенно очевидно. А как же еще могло быть?

— Разве не возможно, — возразила Генриетта, — что Герда нашла Джона раненым и подняла револьвер как раз перед нашим приходом?

Снова наступила тишина.

— На этом настаивает Герда? — спросила Люси.

— Да.

Это короткое слово прозвучало как выстрел. Люси удивленно подняла брови, но решила прекратить спор. Она сказала без всякого перехода:

— Сэндвичи и кофе в столовой. Если вы…

Вдруг она замолчала.