яблоками. Большую часть еды съели муравьи, а отец ушел через час, сообщив, что он нужен в офисе.

Она вытащила фотографию из рамки и посмотрела на одутловатое лицо

отца. Как кажутся написанными с ошибками слова, если смотреть на них

слишком долго, так и его лицо становилось тем больше незнакомым, чем

дольше она вглядывалась в него. Вытащив из сумки черный маркер, она

принялась подрисовывать ему густые брови вместо его бледных, сделала резко

очерченным его безвольный рот. И через несколько минут ее отец стал сердитой

горгульей.

Дэлайла не тронула простое, но всегда удивленное выражение лица матери, зато закрасила синим ей губы, пририсовала изогнутые черные рога и добавила

оранжевые ресницы, почти достающие до волос, попутно вспоминая о

странном визите домой.

– Разве они не хотят увидеть меня подольше? – спросила она у Нонны, когда вернулась в тихое спокойствие школьного городка посреди лета.

– А  ты хочешь видеть  их дольше? – в ответ спросила Нонна. Это был один

из редких моментов, когда ее взгляд прояснялся, и она знала то, что знала

всегда, не терялась в приступе паники и не искала что-нибудь, что сама

переложила.

Дэлайла росла тихой и неуверенной в себе. Она не знала, хотела ли видеть

родителей подольше, но надеялась, что, возвращаясь домой, будет чувствовать

себя нужной.

– Малышка, если я что и выучила за последние шестнадцать лет, то вот это: когда дело доходит до твоих родителей, нам обеим нужно снижать планку

ожиданий. Не обращай пристальное внимание на то, чего не хочешь видеть, –

Нонна вышла из комнаты, а через пару минут вернулась с огромной тарелкой

печенья и поцеловала Дэлайлу в лоб.

Две недели спустя Нонна даже не помнила этот разговор. Если бы та

Нонна, из прошлого лета, знала, что Дэлайла вернется домой в этом году после

Рождества, и что она будет жить с родителями и заканчивать старшую школу в

родном городе, она бы рассердилась.

К сожалению, теперь Нонна не помнила Дэлайлу.

А тем летом она была уверена, что уже не вернется к Нонне. Ее

забывчивость и провалы в памяти ухудшались с тревожащей скоростью, и хотя

ее родители не задумывались особо о том, чем Дэлайла обычно занята каждый

день, она точно знала: они не позволят ей вернуться тем летом, если узнают о

прогрессирующей болезни Нонны.

Но Дэлайла любила Нонну и готова была на любого напасть дикой кошкой, если они попытались бы разделить их, хотя днем ранее это казалось просто

необходимым. Мгновения, когда Нонна не помнила саму себя, были

кошмарными, но для Дэлайлы она всегда была самым любимым человеком на

свете, – той, кто ее на самом деле любил.

Наверное, что-то похожее она чувствовала по отношению к Гэвину.

Она снова была в своей комнате, уже не рядом с Нонной и не в тишине

школьного городка. Дэлайла уронила ручку и закрыла глаза. Она снова это

делала? Совала нос, куда не следует? Могла ли она вести себя лучше с Домом?

Вне его она хотела ему  понравиться,  хотела, чтобы он позволил чаще видеться

с Гэвином. Но когда была здесь, то казалось, что она не перестанет

сопротивляться. Дэлайла не могла понять, какова ежедневная реальность

Гэвина, как выглядит его обычный день, и почему Дом не может отпустить его

хотя бы ненадолго.

К сожалению, мысли о всяких страшилках казались лучше, чем такая

реальность. Живой Дом, его связь с тьмой, – все эти зловещие моменты были

полны риска. Но теперь по коже поползли мурашки, и ей показалось, что за ней

следят ее же глаза с фотографии, окна, стены и ковер.