— Ваш адвокат, конечно, попробует доказать, что вы не смогли бы покинуть «Геомонд» незамеченным, но ему будет нелегко это сделать. Домовладельцы дадут убийственные показания. У хозяина пропало черное плащ-пальто в тот самый день, и, кроме того, он слышал шаги на своей лестнице — у них отдельный ход, на соседнюю улицу. Эти же шаги слышала и его жена — ее зовут Шарлотта,— и она же указала, что человек, похитивший плащ-пальто, мог пробраться а их квартиру из «Геомонда» по пожарной лестнице.

Бергер продолжает ощупывать зуб. «Так он и ушел, этот Ширвиидт. Кто-то из тех двоих помог ему, дал пальто и проводил. Но была же слежка! Не засекла?.. Соседняя улица, там недосмотрели».

— Ну вот.— удовлетворенно говорит Лусто.— Дорисуйте картину сами. У вас есть машина, Кунц подогнал ее к подъезду; труп, завернутый в пальто — вы же крепкий мужчина!— вынесли и сунули в багажник; на улице хоть глаз выколи, и путь к озеру открыт... Военное время — смертная казнь. Почти гарантия.

Бергер, не докурив, гасит сигарету.

— Других ответов не будет, господа.

— Жаль,— говорит Лусто, и голос его звучит искренне.

— Фонографы пишут?

— Разумеется!

— Я так и думал.

— Мы очень заботились о вас, полковник. Вы обратили внимание, когда выбрались из тайника в контейнере, что стражник смотрел на водокачку. Он видел ее тысячу раз и все-таки смотрел.

— Понимаю. Но это был не я.

— Есть фотография.

— Фальшивка! Монтаж. При нынешней технике — не улика.

— Примите комплимент,— говорит Жакийяр.— Сплошное удовольствие вас слушать.

— Хотите вариант?— живо вставляет Лусто.— Вы офицер, следовательно, пленный, и мы вас обменяем.

— На кого же?

— Меркель. Приемлемо?

— Меркель? Я что-то читал...

— В газетах, издаваемых а Лиме?

— Жакийяр!.. Минутку, полковник. Не обращайте внимания. Меркеля собираются судить и могут обезглавить. Мне его жаль, честно говорю — жаль. Не бойтесь фонографов, ответьте, пойдет ли ваш новый начальник на обмен? Я говорю о Шелленберге. Пойдет?

— Не провоцируйте!

Другой бы не угадал, но Лусто из той породы, которая умеет улавливать оттенки и вышелушивать смысл, как орех из скорлупы.

— Майер, принесите, пожалуйста, газеты. Пошлите за английскими, пусть купят все, какие сумеют. И германские — «Фёлькишер беобахер» и «Франкфуртер рундшау»... Вы действительно не знаете, полковник, что Канарис вчера смещен?.. Нашим сводкам вы не поверите, подумаете — фальсификат, специально для вас. Или поверите? В газетах-то ведь слишком общо: смещен, и ни слова о преемнике... Я все-таки прикажу дать вам сводки. Канарис переведен в ОКВ. Ваш хозяин — Вальтер Шелленберг.

Лусто позвякивает ложечкой в чашке. Спрашивает, поднося кофе ко рту:

— Мне очень интересно услышать ваше мнение и о самом Шелленберге и о возможностях обмена. Право, Меркель не должен быть убит!

— Не знаю... Не хочу!..— говорит Бергер. Облизав губы и набрав воздуха, он повторяет: — Не хочу ничего обсуждать. Все, господа!

— Вам не хочется вернуться?

Бергер достает новую сигарету и, не закуривая, вертит ее в пальцах. Это «Реемтсма» с черным, как деготь, табаком и резким вкусом. Обычно Бергер не выкуривает больше двух подряд.

— Будьте добры, Майер, дайте огня полковнику. И сходите за газетами. В Буа-Мермет скажете, что я разрешил.

«Тюрьма?— думает Бергер и рассматривает стену с обоями в цветочек.