И тогда он решил вернуться в Лондон, туда, где однажды был по‑настоящему счастлив, пусть и совсем недолго, и где его израненная ирландская душа по‑настоящему чувствовала себя как дома.

23

Пол Ситон закончил свое повествование, и в комнате наступила тишина. Ночь прошла спокойно. Девушка в спальне над их головой впала в глубокое наркотическое забытье. За это время она ни разу не шелохнулась. Мейсон, слушая рассказ гостя, беспрерывно курил и лишь иногда хмурился, ничем более не выражая своих эмоций. Они сидели в комнате с дорогой стереосистемой и миленькими пейзажами на стенах, написанными учениками школы колористики Сент‑Ив. Ночью полотна казались просто темными прямоугольниками. Теперь, когда утренний свет начал просачиваться сквозь деревянные ставни, на картинах уже можно было разглядеть отдельные детали. Шторм, еще недавно швырявший песок и камни в окна дома и грозивший разнести рамы в щепы, наконец утих. И к счастью, когда они вышли из машины и вернулись в дом, им больше не докучали посторонние мелодии. Все это время Ситон ждал, что из динамиков вот‑вот польются зловещие, издевательские звуки непрошеной музыки. Но все было тихо.

– Ну, что скажешь? – спросил он.

Мейсон посмотрел на часы, затем – на потолок, словно хотел разглядеть сквозь доски спящую сестру. Потом опустил голову и уставился на Ситона:

– В Танкертоне в гараже у меня стоит лендровер. Мне понадобится минут двадцать, чтобы собрать кое‑какое снаряжение, и еще примерно тридцать пять, чтобы все погрузить и замаскировать. На пароме мы немного рискуем, ибо оружие – вещь тяжелая, а машину иногда загоняют на весы. Впрочем, надеюсь, дело выгорит, если только нам крупно не повезет. Но, думаю, хватит с нас непрухи. Чутье мне подсказывает, надо поступить с этим так же, как я поступил тогда в Африке. Правда, сдается мне, я еще не получил всей информации. Чего‑то мне так и не рассказали. Как говорится, врага надо знать в лицо. И это чистая правда, черт побери, если хочешь остаться в живых. Если хочешь выиграть забег.

– Я тебе все рассказал, – произнес Ситон.

– А Малькольм Коуви? Само его имя похоже на треклятую анаграмму!

– О, это вполне реальная фигура.

– И это он послал тебя ко мне?

– Да.

– Тогда не мог бы ты объяснить почему?

– Нам нужно поговорить со священником, – ответил Ситон. – Коуви считает, что, прежде чем мы начнем действовать, было бы не худо потолковать с твоим иезуитом.

– Ты никогда не думал, что этот Коуви не до конца с тобой откровенен? – спросил Мейсон.

– Именно так я и думаю.

– Кто он?

– Не знаю. Видит бог, понятия не имею. Но прошлой ночью я проговорил с ним целый час в баре рядом с собором Святого Георгия. И он настоятельно советовал поговорить с твоим священником, если мы действительно хотим спасти жизнь тем девушкам.

– Почему он считает, что ты должен туда вернуться? Положа руку на сердце, как думаешь?

– Он мне всегда это говорил. Он не раз уверял меня, что однажды мне придется туда вернуться.

– Зачем?

Воздух в гостиной так пропах сигаретным дымом, что даже, казалось, пожелтел. Тусклый свет, проникавший сквозь ставни, обещал один из тех неярких осенних дней, которые угасают, не успев начаться. Даже волны, бьющиеся под окнами о прибрежную гальку, казались утомленными. Ситон вздохнул. Воспоминания его утомили.

– Малькольм Коуви убеждал меня вернуться туда, ибо мертвые не хоронят сами себя.

– Это что, психиатрическая головоломка? – насмешливо фыркнул Мейсон.