Но Ситон попал в паб «Ветряная мельница» на Ламбет‑Хай‑стрит. За все эти годы обстановка там практически не изменилась. Пол оказался здесь, вероятно, уже после закрытия. За барной стойкой уже никого не было, и лишь за одним из столиков играла в карты троица припозднившихся посетителей, одетых в смокинги. От них исходил запах турецкого табака и дорогого одеколона. Что‑то вроде давно забытого «Табарома» или «Мушуар де месье», пахнувших кожей и лавандой. Впрочем, основная тема парфюма была дефектной и отдавала сладковатым, гнилостным душком.

Себастьян Гибсон‑Гор удостоил Ситона кивком, мистер Брин‑младший чуть привстал, а третий игрок даже не оторвал глаз от карт.

– Позвольте, я вас представлю, – засуетился Брин.

– Не трудитесь, – оборвал его Ситон. – С мистером Гибсон‑Гором мне уже доводилось встречаться. Что до Эдвина Пула, то у меня нет ни малейшего желания знакомиться с убийцей.

– Чудно, – усмехнулся Гибсон‑Гор, в то время как Пул продолжал таращиться в карты. – Вам бросилось в глаза фамильное сходство?

Пул, со своей невыразительной монохромной красотой ушедшей эпохи, не был похож на кузину – свою жертву. Его волосы были густо напомажены, а подбородок гладко выбрит.

Снаружи мелькали огни факелов. Там орали во всю глотку и били стекла. Ситон наконец понял, что это была за песня. «Хорст Вессель».[94] Понял в тот самый момент, когда, выбегая из класса Питера Моргана, на ходу прочитал написанные на доске слова.

– Интересно, что, по‑вашему, там происходит? – обратился к нему мистер Брин, уже успевший сесть.

– Ничего особенного, – ответил ему Ситон, про себя подумав: «Это Геринг и его волчья свора рыщут по полям прошлого, воплощенного им в жизнь с помощью всей этой кодлы».

– Вы никогда не были боевым летчиком, – добавил он, обращаясь к Брину. – И Арчи Макиндоу не лепил вам лицо заново. Просто неудачно проведенный магический обряд. Отсюда и шрамы. Все пошло не совсем так, как вам хотелось бы.

Брин молча посмотрел на него, а Гибсон‑Гор лишь хмыкнул.

– Вы, должно быть, гордитесь своими подвигами?

– О, вы даже не представляете как, – откликнулся мистер Брин‑младший. – Бог мой, ну и веселое было времечко!

«Пожалеешь розги – испортишь дитя», – написала на доске учительница‑самоубийца.

– Часто ли ее заставляют бить мальчика? – спросил Пол.

На этот раз Эдвин Пул соизволил поднять на него глаза.

– Каждый раз, как этого захочет мистер Грэб, – сказал, он и перевел взгляд на мешок, зажатый в руке у Ситона. – Почему бы вам не положить куда‑нибудь вашу кладь? Вы среди друзей, старина. Не стесняйтесь. Чувствуйте себя как дома.

Но Ситон вовсе не собирался расставаться со своей драгоценной ношей. Пул казался молодым и красивым. Кожа у него была гладкой и без морщин. В отличие от своих изрядно потасканных сотоварищей, он, по всей видимости, довольно рано умер. Из кармана пальто он вытащил револьвер Уитли и положил его на стол.

– Итак, мистер Ситон, игрок вы или нет?

Он превосходно сымитировал акцент. Но в конце концов, все они были здесь имитаторами. Пол взглянул на револьвер. Обитатели дома Фишера с завидным упорством демонстрировали необъяснимую привязанность к этому оружию.

– Малькольм Коуви – сын Клауса Фишера?

– Не думайте о всяких глупостях, мой дорогой Пол! – поддержал Пула Гибсон‑Гор.