Они обменялись над столом рукопожатием.

– Пол, я чувствую, происходит нечто странное. Что‑то необъяснимое. По крайней мере, я этого объяснить не могу. Что‑то жуткое. Я присутствовал на похоронах Бил. Против воли Сары и без ее ведома. Но я даже рад, что сделал это. Я видел, как она потеряла сознание. Но еще до ее обморока я наблюдал вещи из ряда вон.

– А после того? Что‑то с ней? Это тоже важно.

– Вчера ночью произошли две странные вещи, – чуть подумав, ответил Мейсон. – Ближе к рассвету. Около полуночи я проверил, как дела у Сары. Ну, с ней была одна из нанятых мной сиделок. Тогда я решил хоть пару часиков соснуть. Но меня разбудило играющее на кухне радио. Пришлось встать и идти его выключать.

– И что в этом необычного?

– Да ничего. Только разве радио может само собой включаться?

Ситон пожал плечами.

– Еще до Херефорда[18] я служил в десанте. Однажды ночью мы втроем несли дозор на КПП на лесной дороге у Кроссмаглена. Никаких данных о передвижениях «прово»[19] мы не получали. Словом, обычное дежурство. Я как раз сменился, тянул себе тихонечко пиво и слушал плеер. Вот тут‑то они и ударили по нам минометным снарядом. Оба моих подчиненных погибли. Взрывом их просто выдернуло из обмундирования, а клочки тел разметало по деревьям. У меня же – ни царапины. С тех пор я не могу слышать эту песню. А когда радио на кухне само включилось, то звучала именно она.

– Что за песня? – спросил Ситон, хотя уже знал ответ.

– Джон Леннон. «Imagine». – Мейсон встал и сунул руку в карман брюк. – Я ведь даже не предложил тебе выпить, Пол. Выпьешь что‑нибудь?

– Ты говорил, две. Ты сказал, вчера ночью случились две странные вещи.

– Да, случились. Когда я выключил радио и поднимался к себе по лестнице, мне послышался удар колокола. Всего один. Но такой громкий. Ни одной уитстейблской звоннице это не под силу.

– Я, пожалуй, выпил бы виски, – сказал Ситон.

Мейсон отошел к бару, а Ситон обхватил руками голову. Он исходил из убеждения, что неведомая сила, таившаяся в доме Фишера, то крепла, то вновь слабела. По‑видимому, профессор этики и злополучная стайка его девчушек отправились туда в момент ее кульминации.

Мейсон вернулся с двойным виски. Ситон принялся посасывать «Бушмилз», на вкус – двенадцатилетней выдержки.

– Кто такой Коуви?

– Он разве не сказал?

– Нес какой‑то бред про институт психических исследований.

– Это вовсе не бред.

– Может, и нет. Он как‑то задействован в лотерейных призовых фондах. Вот все, что я о нем знаю. Но ты явно не тот, за кого себя выдаешь.

– Не тот, – подтвердил Ситон.

Он все цедил виски. Такой хороший, такой соблазнительный, напоминающий о доме.

– Я еще не все рассказал, – признался Мейсон. – Я говорил, что услышал по радио «Imagine». Да, я слышал. Вернее, мне показалось, что слышу. Но пел вроде бы не Леннон. По звучанию она вообще смахивала на пародию. – Он пожал плечами. – Может, и ерунда.

– Нет‑нет, рассказывайте.

Ветер пополам с дождем завывал за стенами паба, и волны прибоя вторили ему, сливаясь в один нестройный хор. Светильники отбрасывали приглушенный свет и то и дело мигали. Ситон улавливал слабый запах дегтя, исходящий от деревянной обшивки подвальных стен. Он сидел и думал: «Господи! Так близко от моря…»

Дрожащей рукой он поднес стакан с виски ко рту.

– Не похоже было, что это Леннон играет на пианино, – продолжал Мейсон, в очередной раз затягиваясь.