— Конечно! Конечно! — дружно подхватили все актеры, а мистер Семпроний Гетльтон убежал стремглав отмывать с лица сажу от жженой пробки и распоряжаться постановкой декораций, хотя и расписанных кистью диллетанта, но тем не менее восхитительных.

Миссис Гетльтон была добрая, покладистая, простодушная женщина, которая нежно любила мужа и детей; она имела только три антипатии. На первом месте у ней стояла естественная неприязнь ко всем девицам-невестам, кроме собственных дочек; на втором — боязнь всего, что может показаться смешным, и наконец, — как неизбежное следствие этого чувства — страх, почти ужас перед некоей мисси Джозеф Портер, ея соседкой, жившей через дорогу. Впрочем все простодушные обитатели Клафама и его окрестностей трепетали перед скандалом и насмешкою, а потому заискивали в миссис Джозеф Портер, ухаживали за ней, льстили и ублажали ее на все лады.

— Все это пустяки, мама, — говорила однажды мисс Эмма Портер своей почтенной родительнице, стараясь скрыть точившую ее досаду. Если-б Гетльтон и предложил мне участвовать в их спектакле, то я уверена, что ни вы, ни папа не позволили бы мне выставлять себя таким образом на показ.

— Я и не ожидала ничего иного от твоего чуткаго понимания приличий, — заметила мать, — и мне приятно, Эмма, что ты так метко охарактеризовала их затею.

Между тем не дальше недели тому назад та же мисс Портер четыре дня кряду парадировала за прилавком на благотворительном базаре перед всеми верноподданными ея королевскаго величества, пожелавшими заплатить шиллинг, чтоб полюбоваться, как несколько десятков девиц кокетничают с незнакомыми мужчинами, играя в торговлю.

— Смотри! — воскликнула миссис Портер, выглядывая из окошка. — Вон к Гетльтонам тащут два говяжьих ссека и целый окорок ветчины, — очевидно для сандвичей; а Томас, кондитер, говорит, что ему заказано до полусотни тортов, кроме бланманже и желе. Нет, представь себе только этих мисс Гетльтон в театральных костюмах!

— Умора да и только! — подхватила мисс Портер с ненатуральным смехом.

— Погоди, однако, уж я сделаю так, что солоно им придется их затея! — сказала ея мать и безотлагательно отправилась исполнять свое человеколюбивое намерение.

— Знаете, милая миссис Гетльтон, — начала миссис Джозсфь Портер, посидев предварительно с соседкою с глазу на глаз и выведав у нея с неутомимым усердием все новости насчет спектакля, — знаете, моя дорогая, пусть люди говорят, что хотят; уж конечно дело не обойдется без разных толков, ведь у многих чешется язык по злобе. Ах, моя душечка, мисс Люцина, как поживаете? Я вот сейчас говорила вашей маменьке, что слышала молву о том…

— О чем?

— Миссис Портер намекает на спектакль, моя дорогая, — обяснила девушке мать;- к сожалению, она как раз сообщала мне…

— О, пожалуйста не упоминайте о том! — перебила соседка;- это сущий вздор, такая же нелепость, какую отмочил некий молокосос, сказавший, что его удивляет тщеславие мисс Кероляйн, которая решается с такими ногами и щиколодками играть рол Фенеллы.

— Дерзкий нахал, кто бы он ни был! — вспылила миссис Гетльтон.

— Разумеется, моя хорошая, — внутренно ликуя, подтвердила гостья, — это несомненно! Ведь если мисс Кероляйн, — как я возразила ему, — играет Фенеллу, отсюда вовсе еще не следует, чтоб она непременно воображала, будто бы у ней хорошенькая ножка. На это — ах, молодые мужчины, такие болваны! — он имел наглость заметить…

Трудно сказать, насколько удалось бы милейшей миссис Портер достичь намеченной ею цели, еели-б ей не помешал приход мистера Томаса Бальдерстона, родного брата миссис Гетльтон, котораго звали в семейном кругу просто «дядей Томом».