Изменить размер шрифта - +

    Одна возлу-у-у-убленная пара

    Всю ночь гуляла до у-у-у-тра.

    -  Ты в ритм не попадаешь, - любезно сообщила певица.

    -  Ну и что? Зато громко, - и Юля продолжила:

    Шумел камы-ы-ыш,

    Деревья гну-у-улись

    И ночка ту-у-умная была.

    Одна возлу-у-у-убленная пара

    Всю ночь гуляла до у-у-у-у-тра.

    -  Поела бы ты, Юленька, - попросил Игорь Картышев.

    -  Если честный, сам принесет, - улыбнулась девушка:

    Шумел камы-ы-ыш,

    Деревья гнулись

    И ночка ту-у-умная была.

    Одна возлу-у-у-убленная пара

    Всю ночь гуляла до у-у-у-у-тра.

    А поутру они вставали! -

    не выдержав глумления над музыкой, продолжила Инга. -

    Кругом примятая трава.

    Да не одна трава примята,

    помята молодость моя!

    От природы могучий, да еще хорошо поставленный в училище имени Гнесина голос в вечерней тишине прозвучал так, что казалось, разверзлось небо, и на воинский лагерь обрушился глас небесный, мелко задрожали сосны, и закружился в морозном воздухе невесть откуда посыпавшийся снег.

    -  Класс, - удовлетворенно кивнула лучница. - Твоим голосом, Инга, горные породы дробить можно.

    -  Голос как голос, - обиженно пожала плечами певица. - Ни один нормальный профессионал, между прочим, в микрофон не поет. Нет еще в мире зала, который не перекрывал бы обычный человеческий голос.

    -  Сейчас - это точно, - с изрядной долей ехидства согласилась Юля. - О, и вправду идет!

    Побежденный в соревновании боярин, смущенно приглаживая рыжие кудри левой рукой, в правой нес большой ломоть хлеба с разложенной на нем снедью - похоже, мелко нарубленным мясом. Ноздреватая хлебная мякоть пропиталась мясным соком почти насквозь и издавала соблазнительный запах богатого застолья.

    -  Я, пожалуй, вылезу, - решилась Юля, сглотнув слюну.

    -  Вот, боярыня, - воин протянул ей угощение. - Готовить сегодня все равно уже темно.

    -  Ничего, поход длинный, - «утешила» его лучница и принялась за трапезу.

    Правда, ела она не мясо с хлебом, как все воины, а хлеб вместе с мясом, чем опять смутила боярина - но тому отступать было некуда, и он, немного выждав, пригладил русую курчавую бороду, пощипал себя за усы и спросил:

    -  А муж-то твой кто?

    -  Муж, - чуть не подавилась лучница. - С чего ты взял, что я замужем?

    -  Так, - окончательно запутался боярин, - годов тебе, поди, уже двадцатый. В поход пошла. Не одна же?!

    -  Слыхала, Инга? - обрадовалась девушка. - Двадцатый, говорят, пошел. Бяда.

    В двадцать лет она еще только бросила сборную, порвав с большим спортом раз и навсегда - но хвастаться этим эпизодом своей биографии отнюдь не собиралась.

    -  Так что мне по-твоему, боярин, в монастырь теперь идти?

    Воин промолчал. По его мнению, именно так и следовало поступить честной девушке, которой родители до восемнадцати лет так и не нашли мужа. Если, конечно, она не хотела, чтобы вскоре о ней, как о всякой старой деве, начали расползаться дурные сплетни.

    -  Тебя звать-то как, кормилец?

    -  Варламом меня зовут, боярина Евдокима Батова сын.

Быстрый переход