Иеронимус встал с колен и обнял наместника. Содрогаясь от слез, Варфоломей с готовностью припал к его груди. Иеронимус провел рукой по растрепанным светлым волосам.

    -  И вы вступите в Орден? - спросил Варфоломей сквозь слезы.

    -  Я уже в ордене, - сказал Иеронимус мягко.

    -  Настоящий, взаправдашний служитель церкви, - всхлипывал Варфоломей,

    -  в моем Ордене. Я благословен! Мы благословенны!

    Ремедий и Бальтазар все еще оставались на месте. Ремедий так и стоял на коленях, приоткрыв в изумлении рот.

    Выпустив наконец Иеронимуса, Варфоломей метнул взгляд в сторону его товарищей. В глазах наместника сверкали слезы.

    -  Вы голодны, братья мои, - от всей души проговорил Варфоломей. - Но у меня есть, чем накормить вас.

    К обеду у наместника подавали суп из сорняков, плохо пропеченный мокрый хлеб из грубой муки и вареную с чешуей рыбу.

    -  Знать б заранее, что они так плохо питаются, - прошептал Ремедий на ухо Бальтазару, - положили бы их голыми руками. Голодный - не воин.

    Бальтазар выругался сквозь зубы. Больше всего раздражал его невозмутимый вид Иеронимуса.

    Вечером, перед тем, как устроиться на ночлег, Фихтеле улучил минутку и спросил Иеронимуса:

    -  Зачем вы ломали эту дурацкую комедию, святой отец?

    Иеронимус высокомерно посмотрел на него.

    -  Какую комедию?

    -  С покаянием…

    На это Иеронимус сказал:

    -  Ты всегда был плохим христианином, Фихтеле.

    И почти сразу же заснул, не пожелав продолжать разговор.

    Наутро наместник Варфоломей объявил, что желает отправиться в Страсбург вместе с Иеронимусом, дабы попытаться распространить свет истины на этот город. Он справедливо полагал, что, опираясь на авторитет священнослужителя, который, к тому же, близко знаком с графом Лотаром, ему будет легче добиться внимания.

    Фихтеле исступленно мечтал о том, чтобы случилось какое-нибудь стихийное бедствие и избавило их от присутствия наместника Варфоломея и его блаженных головорезов. Он пыхтел и злобствовал до тех пор, пока Витвемахер, дружески ухмыляясь, не вернул ему пистолет. После этого Бальтазар немного успокоился и подобрел.

    Ремедий отнесся к новшеству безразлично. В его недолгой жизни не бывало еще так, чтобы ему самому приходилось принимать какое-нибудь важное решение. Всегда находился человек, который все решал за Ремедия Гааза, так что ему оставалось только подчиняться.

    День и еще полдня они плутали по лесу - наместник Варфоломей глубоко зарылся в дебри. К полудню второго дня вышли на большую дорогу, которая, по уверению Варфоломея, должна привести прямо к Страсбургу. В бытность купцом (при этом воспоминании наместник истово крестился и плевался) он не раз ходил по этим дорогам в обе стороны, так что с таким проводником путники достигнут Страсбурга скорее, чем рассчитывали.

    Ссылаясь на свой опыт, Варфоломей уверял, что нынешнюю ночь они проведут под крышей. Это было очень кстати. Близость осени давала о себе знать. По ночам уже начинались заморозки на почве.

    Поэтому когда впереди показался трактир - как и предсказывал Варфоломей, которому Фихтеле не очень-то верил, - все вздохнули с облегчением.

    Но попасть под крышу оказалось не таким простым делом, как казалось поначалу. Завидев толпу бродяг, в дверях несокрушимой стеной выросла хозяйка трактира. Была она худой, мослатой, с бесцветными волосами, уложенными под чепец, востроносая и горластая.