Несколько секунд мы внимательно наблюдали за погибшим.

— Кажись, отъехал, — резюмировал Инквизитор. — Второго ослоёба добъём?

— А зачем? — с сократовской думкой на челе отмахнулся Нильский Крокодил. — Он за пять минут сам кровью истечёт!

— Истечёт, говоришь? — переспросил Ильицинский. — А ты знаешь, что мужчина при отрезании мошонки отнюдь не умирает от кровопотери, а остаётся в живых безо всякой медицинской помощи?

— Знаю, конечно. Да только я ведь ему не мошонку отсёк, а три четверти левой ноги. Так что ему придётся-таки умереть от кровопотери. Я ведь старый палач и добросовестно изучал спецкурс «Индуцированный и интенсивно-ускоренный допрос» в монастырской школе тюремного типа! — усмехнулся Нильский Крокодил, а я, не сдержавшись, добавил:

— Открою маленький секрет, Инквизитор. В личном деле Нильского Крокодила записано: «Имеет клиническую склонность к оперативно-оперативно-розыскнойи диверсионно-подрывной деятельности. Демонстрирует устойчивую патологически-негативную реакцию на людей, обвиняемых по статьям: «неуважение к Православию», «украинский националист», «интеллигент» и «враг народа».

Мы на минуту примолкли. Нильский Крокодил, задумчиво поглядев на светившуюся фиолетовым режущую кромку ятагана, поцокал языком и уважительно пробормотал:

— Хорошая штука, однако! У меня есть керамический топор с односторонней заточкой — он весьма хорош для отрубания рук и ног, но… фотонный ятаган тоже способен весьма порадовать палача-энтузиаста!

Мы внимательно обыскали трупы напавших на нас бандитов, но так и не обнаружили ничего достойного внимания.

В тягучем, изнурительном ожидании потянулось время. И наконец, по прошествии одного условно-земного часа, из-за деревьев на противоположном берегу Ривер-Гранде показались люди. В длинных пропылённых плащах классической тюремной раскраски, с посохами в руках, ранцами за плечами, неспешной, изнурённой походкой они выходили на берег реки и рассаживались у воды. Притомились, видно.

Все мы немедленно опустили на глаза маски фотоумножителей. При двенадцатикратном увеличении не составляло труда рассмотреть лица людей, отделённых от нас едва ли тремястами условно-земных метров. Ильицинский принялся считать появлявшихся из кустов людей: «двадцать… двадцать три… двадцать пять… тридцать рыл!», но в какой-то момент его перебил Сергей Нилов: «Вот он вышел, красавчик, татуированная морда!» Я тоже узнал Циклописа Хренакиса, хотя от его былой грузности не осталось и следа, видно пешие прогулки в условиях увеличенной силы тяготения оказались весьма эффективной диетой.

Может, когда-то он и весил сто семьдесят килограммов, но теперь, полагаю, вес его ненамного отличался от моих ста пяти. Подойдя к воде, Циклопис сбросил накидку, обнажив хотя и крупный, но бесформенный торс; кожа на его животе и груди висела складками и никакого атлетизма в облике бывшего бригадира «кумоду» не ощущалось. Он принялся обливаться водой, энергично размахивая длинными, худыми, совершенно безмускульными руками.

— Н-да-а, — протянул Ильицинский, рассматривавший, как и я, Циклописа через фотоумножитель. — Жидковат, конечно, наш «колумбарий»!

— Да уж, не боец, — согласился Нильский Крокодил.