— Но как же быть с табу, самим тобой наложенным? — всё также хитро улыбаясь, поинтересовалась Наташа.

— А я накладывал какие-то табу?

— В общем-то, да.

— Угу… — тут я задумался, поскольку ничего такого в своей богатой разного рода событиями жизни не припоминал. — А о каком таком табу идёт речь?

— Судя по тому, что ты уже добрался одной рукой до моего пупка, мы сейчас говорим о сексе. Или я превратно истолковываю твои действия и мы продолжаем обсуждать эволюцию Вселенной и классификацию галактик?

— Гм-м… — признаюсь, руку из-под засупонки убирать не хотелось. — По-моему, с галактиками уже всё ясно. Так что там у нас с интимным соитиям? Я хотел сказать, сближением…

— В некотором смысле… в прямом смысле, я хочу сказать, — копируя мою интонацию, поправилась Натс, — ты запрещал мне иметь эти самые… м-м… интимные соития.

Ого, слог-то какой! Судя по всему, Наташа подразумевала тот строжайший запрет на секс, который я наложил на Хайри Маус перед началом нашей экспедиции на Даннемору. В принципе, у казаков есть обычай не предаваться плотским утехам во время оперативно-подрывной деятельности, поскольку сублимация полового влечения даёт значительной усиление внутренней агрессии мужчины, улучшает переносимость им боли и голода и потенциально делает его более опасным противником; кроме того, Хайри Маус являлась существом третьего пола, а у нас по традиции выбор такого партнёра считается недопустимым для нормального мужчины. В общем, то, что я сказал Хайри Маус было оправданно, но к Наташе, а тем более в данной ситуации, этот запрет никак не относился.

Я засмеялся и ободряюще подмигнул зеленоглазой красе:

— Если дело только в моём табу, будем считать, что я его отменяю!

И подтянув Наташу, я легко усадил её себе на колени, так что мы оказались лицом к лицу. Она сразу же улыбнулась мне в ответ примерно так, как улыбаются матери расшалившимся детям:

— Нет-нет, так не пойдёт! Я уколю тебя, у меня в этом месте очень острые кости…

Она хлопнула себя по ягодицам, показывая в каком именно месте у неё острые кости. И легко соскочила с моих коленок, давая понять, что мой невинный флирт не по ней. Я не успел сконструировать ни одной внятной фразы, как она вышла из поста управления, оставив меня в гордом, но безрадостном одиночестве раздумывать над тем, что же именно я сделал не так, как следовало сделать.

Признаюсь, я немного опешил. Никогда я не считал себя Дон-Жуаном, да и до Казановы немного не дотягивал, но как всякий скромный мужчина, возящий в трюме пару миллиардов УРОДов наличными, воспринимал сам себя человеком не лишённым известной толики обаяния. Да что там толики…! Немалой порции, скажем прямо! Особенно в вечернее время, после пары-тройки дюжин бокалов веселящего напитка, да притом в состоянии перманентной эрекции. А тут… даже не облом, а просто… элемент непонимания какой-то… культурологическая разность восприятия, быть может?

Знаете, что я скажу? Не люблю жрать тухлые яйца целиком. Да притом ещё и в одиночку! Поэтому посидев немного в гордом одиночестве, почесав во лбе, в виске и в затылке, я решил отправиться вниз, на гостевую палубу. В гости к Натс, поставить, так сказать, вопрос ребром, а заодно и заострить его. Прихватил с собою недопитую ёмкость с небесной амброзией («veuve Clicquot la grand» вкус 1840 года, синтез потребовал ста сорока грамм позитрония по цене каждого грамма в пять раз выше цены палладия!) — это такой напиток, с которым гетеросексуальному мужчине не стыдно предстать перед самыми взыскательными очами.

Бортовой компьютер, точно уловивший мои намерения, остановил меня вопросом:

— Далеко ли собрался, шеф?

Вопрос был задан некстати, а потому голос мифического певца Витаса прозвучал на редкость раздражающе.