— Я присмотрю. — Руджиеро потер лицо. — Руки защищены рукавицами, но этот ветер…
— Он просто несносен, — кивнул Сен-Жермен, добавляя воды в котел. — Не помнишь ли, что говорили об этой стране солдаты с пограничного пункта?
— Они говорили, что почти все местное население состоит из монахов, ибо тут слишком много монастырей. — Руджиеро извлек из груды поклажи бурдюк, потом — широкую и глубокую сковородку, в которую он и вылил содержимое бурдюка.
— То же припоминаю и я, — сказал Сен-Жермен. — Допрашивая меня, капитан намекнул, что нам, инородцам, лучше бы заручиться покровительством какого-нибудь из монашеских кланов. Кажется, клан Желтых Одежд влиятельнее других.
— Ему, похоже, противостоит клан Красных Накидок. — Руджиеро приткнул сковороду к огню. Сен-Жермен передвинулся, давая ему место.
— Вот и выходит, что нам нужно соблюдать предельную осторожность. Более чем когда-либо, старина. Слухи есть слухи, однако…
— Будет что будет, — философски заметил слуга. — Как дела с ячменем?
— Он еще не разбух. — Сен-Жермен похлопал по теплой поверхности камня. — Приляг, отдохни. Другой такой случай представится очень не скоро.
Руджиеро с готовностью лег.
— Когда ячмень будет готов, — пробормотал он сонно, — разбудите меня, я позабочусь о пони.
Слуга отдал распоряжение господину, но ни тому ни другому это не показалось странным. Сен-Жермен только кивнул в знак согласия и еще раз подвинулся, давая спящему больше простора, а потом стал дожидаться, когда подопреет ячмень и в глубокой сковороде разогреется бараний отвар.
После полуночи они снова двинулись в путь, мало-помалу выбираясь из горной теснины. Дорога постепенно расширилась и пошла под уклон. Сен-Жермен постоянно окидывал окрестности взором, но никакого движения в округе не наблюдалось. Однажды ему показалось, что вдали замерцал костер пастухов, но дорога сделала поворот, и пастушья стоянка исчезла из виду.
Рассвет застал их возле реки, веками прокладывавшей в горах свое русло. Мостик, переброшенный через стремнину, висел на хлипких веревках, он раскачивался и надсадно скрипел, но пони уверенно пошли по настилу.
Минуя середину моста, Сен-Жермен не удержался и глянул вниз. Брызги от бурунов образовывали над потоком постоянно висящую дымку, ослепительно ярко сиявшую в рассветных лучах. Голова его закружилась, но прослойка карпатской земли в подошвах и каблуках вновь послужила ему надежной защитой. Он справился с приступом и движением ног понудил своего пони двигаться побыстрее.
Какой-то старик в бесформенном одеянии уже поджидал их на другом берегу, сжимая в дрожащих руках миску для подаяний. Но вместо того чтобы протянуть ее, он вдруг съежился, словно стараясь сделаться незаметным, и оставался в униженной позе, пока мимо него не прошествовал весь караван.
— Что ты о нем думаешь? — спросил по-гречески Сен-Жермен, оборачиваясь к Руджиеро.
— Ничего. Он ведь монах, а монахи — странные люди. Возможно, подобное отношение к проезжающим — часть неизвестного нам ритуала. — На деле слугу тоже встревожило необычное поведение нищего, но он не решился об этом сказать.
— Ты не запомнил, какого цвета его балахон? — спросил Сен-Жермен несколько позже. |