— …Или, наоборот, ужасаешься…

     — С чего бы мне ужасаться? — Ей захотелось прикоснуться к нему.

     Сен-Жермен отвернулся и, посмотрев на закатное солнце, прищурил глаза. Даже этот спокойный оранжевый свет был для него слишком ярким.

     — Тому есть причины, — ответил он приглушенно. — Но суть не в них.

     — Тогда в чем же? — Слова его не задевали Падмири, но он был встревожен, и она сочувствовала ему.

     Сен-Жермен повернулся. Он мог бы этого и не делать, ибо солнце, за ним полыхавшее, позволяло ей видеть лишь его силуэт.

     — Я мог бы солгать, что в ту ночь мной двигало нечто большее, чем… необходимость. Однако это было бы глупо, не так ли?

     — Да, это было бы глупо, — подтвердила она.

     — Но я… я искал утешения… И до сих пор в нем нуждаюсь. — Произнести это оказалось труднее, чем представлялось. — Впрочем… что вышло, то вышло. — Он дотронулся до ее лица и провел пальцем по резко очерченному изгибу верхней губы. — Я не хотел говорить об этом.

     — Так зачем говоришь? — Она была несколько уязвлена, но не ощущала ни раздражения, ни обиды.

     — Потому что я снова хочу быть с тобой, но уже ради тебя.

     Музыка смолкла. Сен-Жермен оглянулся на музыкантов.

     Те собирали свои инструменты. Падмири взяла его за руку.

     — Ты говорил такое кому-нибудь прежде?

     Сен-Жермен нахмурился.

     — Она умерла.

     — Какой была эта женщина?

     — Не все ли равно?

     — Нет, — сказала Падмири. Она не испытывала любопытства: ей просто хотелось понять, что тревожит его.

     Тонкие длинные пальцы, лежащие в ее руке, чуть напряглись.

     — Это было около года назад, в Китае. Там мне встретилась одна женщина. Мы стали любовниками. Чуть позже монголы убили Чи-Ю.

     Он протянул Падмири свободную руку и был странно обрадован, когда та сжала ее.

     — Лаская тебя, я не думал о ней, но… пытался избавиться от воспоминаний.

     — Примирился ли ты с ее смертью? — спросила она ровным тоном, скрывая толкнувшийся в грудь холодок.

     — Примирился ли я с ее смертью? — машинально повторил Сен-Жермен. — Что тут сказать? Я продолжаю жить. Чи-Ю умерла. Эта тема себя исчерпала.

     — А ты?

     — Я? — Он был явно обескуражен вопросом.

     — Ты ведь, я думаю, порождение Шивы, пережившее смерть и отвергнувшее ее, верно? — Сделав подобное предположение лет пятнадцать назад, Падмири пришла бы в неописуемый ужас. Теперь же она, казалось, не ощущала и страха.

     Ответ не подтверждал ничего, но в нем не содержалось и отрицания.

     — Нельзя сказать, что я сам выбирал свою долю, — тихо произнес Сен-Жермен, отворачиваясь и глядя в сторону. Тускнеющий солнечный свет окантовал его профиль: лоб, скулы, нос, подбородок, наклон мощной шеи.