— Я обдумала все ваши предложения в области обновления нашего арсенала. У Тана Манг-Фа, например, уже есть медная пушка, но стрелять из нее ему не дозволено. Чиновники центра отнюдь не хотят иметь сильную периферию. Именно такие посевы и дают ростки мятежа, говорит наш император, а он далеко не дурак.

     — Вы думаете? — спросил Сен-Жермен, хорошо понимая, что ему незамедлительно возразят.

     — Возможно, он глуповат, но все-таки не дурак. — Чи-Ю сложила ладони и принялась рассматривать свои пальцы.

     — Одно стоит другого, — пробормотал Сен-Жермен и тут же осекся, не желая ссориться по-пустому. — Так что вы решили? Ведь время не ждет.

     — Наиболее приемлемыми мне кажутся длинные стрелы. Применение черного порошка незаконно, да и людям моим все это не по душе. — Китаянка вздохнула. — Они считают порох порождением дьявола. Я вынуждена с ними считаться. Ополченцы — тяжелый народ.

     — Значит, стрелы годятся, а порох — нет? А как насчет греческого огня? Он пылает в воде. — Сен-Жермен с тревогой вгляделся в Чи-Ю. — Монголы ведь не заявят протест, даже если и заподозрят, что с нашим оружием что-то не чисто.

     Чи-Ю шутки не приняла.

     — Мои люди, — медленно сказала она, — не станут сражаться, если сочтут, что их оружие проклято. Таким оружием, по их мнению, нельзя убивать, ибо дух убитого станет преследовать душу убийцы в загробном мире.

     — Но вы-то сами должны понимать, что кочевников великое множество! Что они просто-напросто вас сомнут! Что их могут остановить только порох или жидкий огонь! Неужели нет способа убедить ваших людей, что другой возможности победить для них просто не существует?

     Ее лицо хранило спокойствие. Без малейших признаков отчужденности или высокомерия Чи-Ю тихо сказала:

     — Я и не ожидала, что вы поймете их чувства. Вы — чужеземец, и наша жизнь — это не ваша жизнь. Я поклялась, как и мой отец, защищать эту заставу, эти земли и весь этот край. Но главная ценность здесь — люди. Позволив себе насмеяться над тем, во что они верят, я нарушу свою клятву, чем навлеку на свой род проклятие и заслужу презрение каждого из тех, кто меня знал.

     Сен-Жермен молча взял в свои ладони руки Чи-Ю и, склонившись, поцеловал их.

     — Почему вы так сделали? — спросила она приглушенно.

     — Так на Западе выражают почтение тем, кого глубоко уважают. — В темных колодцах его магнетических глаз колыхнулась печаль. — Вы же достойны и почитания, и уважения.

     Чи-Ю, покачав головой, прикрыла глаза.

     — Я еще не прошла настоящего испытания. Но, полагаю, завтрашний день расставит все по местам.

     — Да уж… расставит.

     Он порывисто обнял ее, она не противилась, но мысли ее были не с ним.

     — Мы выступим еще до рассвета. Чтобы подкараулить их и внезапно напасть.

     — Сколько их? — спросил Сен-Жермен. — Что сообщил лазутчик?

     Лазутчиком был Линг. Конь под ним рухнул, пронесшись под аркой ворот Мао-Та.