Он запнулся, подыскивая слова, способные выразить его чувства.

     — Перестаньте, — пробурчал смущенно слуга. — Какая там резкость! Если бы не вы, мои кости давно бы истлели на римской мусорной свалке, а мой истязатель так бы и ускользнул от закона. Что же касается моей постоянной угрюмости, то вам ведь известно, что я далеко не шутник.

     Было видно, что ему хочется поскорее замять затеянное хозяином выяснение отношений.

     — Ну-ну, — сказал Сен-Жермен. — Я тоже шутник неважный. — Он отошел от слуги и переменил тон. — Так ты говоришь, меня ждут? Что ж, я готов. Куда мне идти?

     — В конце коридора есть лестница. Она ведет на второй этаж, к комнате для приемов. — Лицо Руджиеро разгладилось и стало почти спокойным. — Генералу не терпится вас повидать. Он докучает мне со вчерашнего вечера.

     Сен-Жермен вяло кивнул, размышляя о чем-то. Темные глаза его сузились и устремились в одну точку.

     — Почему она выбрала смерть? — вырвалось вдруг у него. — Что ей в забвении?

     Руджиеро, ничего не сказав, осторожно закрыл сундук и запер его на ключ, выуженный из кармана китайской стеганой куртки.

     Распахнув дверь, Сен-Жермен повернулся к нему.

     — Что с Тцоа Лимом и пони?

     — С пони все хорошо. Тцоа Лим наслаждается жизнью. Три судомойки сварятся из-за него, и каждая лезет из кожи, стараясь накормить его посытнее. — Заметив на губах господина усмешку, слуга тоже позволил себе улыбнуться. — Он уже никуда не спешит.

     — Это неудивительно. — Сен-Жермен хотел спросить о Масаги, но побоялся услышать что-нибудь неприятное. — И все-таки тут мы, пожалуй, задерживаться не станем.

     Узенький коридор освещался довольно скудно. Деревянное покрытие стен его давно обветшало и пропускало запахи сырого камня и гнили. Сен-Жермен шел быстро, подкованные сапоги его щелкали по изношенным доскам, каждый шаг порождал тихую какофонию скрипов. По пути ему встретился лишь один человек, очевидно слуга, он прижался к стене, с неподдельным страхом взирая на инородца. Сен-Жермен не сдержался и покрутил пальцем возле виска, китаец испуганно пискнул и засеменил впереди, часто оборачиваясь и кланяясь важному господину. На лестнице важного господина охватило легкое головокружение, однако оно быстро прошло, и он продолжил подъем, стараясь придать своему лицу приветливое выражение.

     Слуга проводил его до приемной, затем поклонился и убежал. Сен-Жермен остался один и от нечего делать стал разглядывать убранство просторного помещения.

     Оно производило приятное впечатление. Глухую, обитую красным деревом стену украшали два развернутых свитка: один был подпорчен, другой выглядел почти безупречно. Оглядев столбцы иероглифов, начертанных размашистыми ударами кисти, Сен-Жермен оценил их возраст в триста-четыреста лет. К другим стенам комнаты жались изящные лакированные сундучки, окованные красной медью, но только один из них был по-европейски большим. Низкий темно-коричневый столик, две кушетки, обтянутые чем-то вишневым, и шесть прихотливо расставленных стульев дополняли картину. В Ло-Янге, подумалось Сен-Жермену, такую приемную сочли бы просто убогой, зато она наверняка понравилась бы Чи-Ю. Грудь его вдруг пронзила острая боль, и он отвернулся к окну.