Куда менее забавен вопрос о том, кем она является для Сэма с е й ч а с. Почему он крадется за ней по пятам, как убийца, подкарауливающий жертву, и улыбается своей мрачной застывшей улыбкой? Этот вопрос очень тревожил Джерри. Грубо говоря, он был им просто одержим. Ему совсем не хотелось видеть, как Лиззи неожиданно исчезнет еще раз. Если она и переместится куда‑то из постели Ко, так только в постель Джерри. С некоторых пор – собственно говоря, с того дня, как он впервые увидел ее, – он то и дело ловил себя на мысли о том, как полезен был бы для Лиззи бодрящий тасканский воздух. И так как он не знал, как и почему Сэм Коллинз очутился в Гонконге, не знал, какие намерения, по большому счету, питают в Цирке относительно Дрейка Ко, он не мог отделаться от подозрения, что если сейчас он уедет в Лондон и не увезет отсюда Лиззи на белом коне, то она останется сидеть на большой‑пребольшой бомбе. Эта мысль не давала ему покоя.

Такого он допустить не мог. В другое время он бы наплевал на Лиззи с ее бомбой, как в свое время наплевал на множество других проблем. В другое время, но не сейчас. На этот раз, наконец понял он, музыку заказывают Кузены, и, хоть у Джерри и не было с ними особых разногласий, их вмешательство сильно усложняло обстановку. Так что нельзя рассчитывать даже на те слабые проявления гуманности, какие он замечал у Джорджа.

Кроме того, Лиззи ему нравилась. Очень нравилась. Его чувство было совершенно определенным, без малейших двусмысленностей. Он стремился к ней открыто и без прикрас. Она была неудачницей, именно такой, какие ему нравились, и он ее любил. Он долго размышлял над этим, установил себе границы дозволенного, несколько дней взвешивал все «за» и «против». Решение его было окончательным и бесповоротным. Он немного побаивался, но остался очень доволен.

«Джеральд Уэстерби, – сказал он себе. – Ты присутствовал при собственном рождении. Присутствовал на нескольких своих свадьбах, на некоторых из разводов и, несомненно, окажешься у себя на похоронах. Давно пора, по зрелом размышлении, поприсутствовать и на некоторых решающих событиях собственной жизни».

Он сел в автобус, проехал несколько километров вверх по реке, прошел немного пешком, потом долго путешествовал на велорикшах, сидел в барах, пару раз переспал с девушками, но думал только о Лиззи. Он остановился на постоялом дворе, битком набитом ребятишками, и, проснувшись однажды утром, обнаружил, что двое этих сорванцов сидят у него на кровати и, удивленно хихикая, рассматривают, какие у фаранга длинные ноги и как забавно они свисают с конца кровати. Может быть, остаться здесь, подумал Джерри. Но тут же понял, что валяет дурака, потому что уяснил: он должен вернуться и задать ей один‑единственный вопрос. Он должен его задать, даже если в ответ она сморозит какую‑нибудь чушь. Джерри запускал с балкона бумажные самолетики для детей; глядя, как они уплывают вдаль, мальчишки хлопали в ладоши и смеялись.

Он нашел лодочника и с наступлением вечера, не утруждая себя иммиграционными формальностями, переправился во Вьентьян. На следующее утро, также без особых формальностей, он хитростью пробрался на борт не обозначенного в расписании «ДС‑8» компании «Ройал Эйр Лао» и днем поднялся в воздух. Сжимая восхитительно теплую бутылку виски, он весело болтал с двумя приветливыми торговцами опиумом.