Позади них закрыли двери, свет погас, и у Джерри возник соблазн устроиться поудобнее в мягком кресле и вздремнуть. Космическая музыка сменилась тропическими ритмами; над черным помостом поблескивала единственная люстра, ей вторило заоконное мерцание огней над гаванью. Гул барабанов, доносившийся из развешанных повсюду усилителей, медленно нарастал. Они все рокотали и рокотали, долго, слаженно, настойчиво, и вот на помосте, на фоне окна, выходящего на гавань, стали различимы человеческие фигуры. Барабаны замолкли. В невыносимой тишине по подиуму бок о бок прошагали две черные, совершенно обнаженные (если не считать драгоценностей) девушки с обритыми головами. В ушах у них были круглые сережки из слоновой кости, на шее – бриллиантовые ожерелья, похожие на железные кольца, какие надевали когда‑то на невольниц. На блестящих руках и ногах тут и там горстками посверкивали алмазы, рубины и жемчуг. Нежданные гибкие и высокие красавицы заворожили публику блеском безграничной чувственности. Ожили и воспарили барабаны, в лучах прожекторов засверкали тела и бриллианты. Экзотические дивы в причудливом танце выплыли из окутанной туманом гавани и обрушили на публику весь гнев сексуальной неволи. Потом они развернулись и пошли обратно, покачивая бедрами и приводя публику в неистовство и отчаяние. Вспыхнул свет, зал взорвался аплодисментами. Заговорили все разом, и Джерри громче всех; он обращался к мисс Лиззи Уэрдингтон, знаменитой аристократке, великосветской красавице, чья мать не умеет даже сварить яйцо, и к семейству Арпего, владеющему всей Манилой и одним или двумя островами в Гонконгском архипелаге, как когда‑то уверял его капитан Грант из Жокей‑клуба. Джерри держал блокнот на изготовку, как официант.

– Боже мой, да это Лиззи Уэрдингтон! Осмелюсь сказать, мадам, весь Гонконг у ваших ног. Моя газета дает поэтому поводу эксклюзивный материал, мисс Уэрд или Уэрдингтон, и мы надеемся подробно описать в нем вас, ваши платья, весь ваш впечатляющий образ жизни и еще более впечатляющих друзей. Мои фотографы замыкают шествие – Он раскланялся с семейством Арпего. – Добрый вечер, мадам. Сэр. Очень рад, что вы с нами. В первый раз в Гонконге?

Он изображал глуповатого мальчишку‑сорванца, душу общества. Официант принес шампанского, и он не позволил им взять бокалы самим, а галантным жестом вручил их всей компании. Этот спектакль очаровал семейство Арпего, Кро говорил, они все плуты. Лиззи смотрела на него, в ее глазах светилось какое‑то чувство, суть которого он не мог определить. Похоже, она наконец вернулась из мира иллюзий в реальную жизнь. Во взгляде сквозил испуг, будто это она, а не Джерри, распахнула дверь и увидела Люка.

– Насколько я помню, мистер Уэстерби уже однажды писал обо мне, – сказала она. – Наверное, статью не напечатали, да, мистер Уэстерби?

– Для кого вы пишите? – внезапно спросил Арпего. Улыбка исчезла с его лица. Он стал уродливым и опасным на вид: видимо, ее слова что‑то напомнили ему, и это «что‑то» ему не нравилось. Например, предупреждение, полученное от Тиу.

Джерри назвал свою газету.

– Тогда идите отсюда и пишите, что хотите. Но эту даму оставьте в покое. Она не дает интервью. Если у вас есть дела, занимайтесь ими в другом месте. Вы сюда приехали не в игрушки играть. Отрабатывайте свое жалованье.

– Тогда пара вопросов вам, мистер Арпего. Перед уходом. Что мне написать о вас, сэр? Что вы – неотесанный миллионер с Филиппин? Или что вы миллионер только наполовину?

– Ради Бога, – выдохнула Лиззи, и, к всеобщему облегчению, свет снова начал меркнуть, зарокотали барабаны, все расселись по местам, и в громкоговорителях зазвучал нежный женский голос с французским акцентом. На дальнем конце подиума, как вкрадчивые тени, исполняли долгий танец две черные девушки. Появилась первая модель. Джерри заметил, что впереди в темноте Лиззи встала, набросила на плечи пелерину и, склонив голову, быстро и тихо прошла по проходу к дверям.