Появилась первая модель. Джерри заметил, что впереди в темноте Лиззи встала, набросила на плечи пелерину и, склонив голову, быстро и тихо прошла по проходу к дверям. Джерри поспешил за ней. В вестибюле она полуобернулась, и ему пришло в голову, что она ждет его. На ее лице застыло то же самое выражение, какое он видел в зале; оно вполне отвечало его собственному настроению. Она казалась растерянной и усталой, как затравленный зверек.
– Лиззи! – окликнул он, словно только что заметил старую знакомую, и догнал ее прежде, чем она успела дойти до дамской комнаты. – Лиззи! Господи! Сколько лет, сколько зим! Вот здорово, что ты здесь!
Двое охранников из службы безопасности без всякого интереса смотрели, как он обнял ее и поцеловал на правах старого друга. Его левая рука скользнула ей под пелерину, он, смеясь, склонился к ней и под накидкой приставил к ее голой спине, чуть ниже затылка, маленький револьвер. Так, прильнув к ней, всем своим видом изображая давнего приятеля и весело болтая, он вывел ее на улицу и поймал такси. Ему не хотелось пускать в ход револьвер, но он не мог идти на риск и выволакивать ее на улицу голыми руками. Вот так всегда и выходит, подумал он. Возвращаешься к женщине, чтобы сказать, что любишь ее, а вместо этого ведешь куда‑то под дулом револьвера Ее трясло от ярости, но у него не создалось впечатления, что она боится, он бы даже не сказал, что ей жаль покидать это тошнотворное сборище.
– Вот что мне было нужно, – сказала она, когда их машина карабкалась сквозь туман вверх по холму. – Классно. Чертовски здорово.
От нее исходил какой‑то странный аромат, но, по мнению Джерри, это было лучше, чем запах «Сока виноградной лозы».
На самом деле Гиллему отнюдь не было скучно, просто его способность сосредоточенно воспринимать услышанное не была такой безграничной, как у Джорджа. Он то спрашивал себя, что же задумал этот пройдоха Джерри Уэстерби, то погружался в эротические мечтания о Молли, то перед ним вставал мальчишка‑китаец с поломанными руками, всхлипывающий вслед машине, как подстреленный заяц. Безжалостный Мэрфи пространно рассказывал об острове По‑Той.
Этот остров, сэр, имеет вулканическое происхождение, говорил он.
Самые твердые скальные породы во всем гонконгском архипелаге, сэр.
Это самый южный из островов, расположен вблизи границы китайских территориальных вод.
Высота – под триста метров, сэр, рыбаки используют его как ориентир в открытом море, сэр.
Практически это не один остров, а небольшая группа из шести островов, причем остальные пять безжизненны, лишены зелени и необитаемы.
На острове расположен красивый храм, сэр. Множество предметов старины. Изящная резьба по дереву, но мало природных источников воды.
– Господи, Мэрфи, мы же не п о к у п а е м этот треклятыйостров, – завопил Мартелло.
До Лондона было далеко, до начала боевых действий – близко, и Мартелло, заметил Гиллем, изрядно порастерял свой блеск, равно как и изысканные английские манеры. Тропический костюм сидел на нем, как на истинном американском увальне‑деревенщине, и ему все время хотелось с кем‑нибудь поговорить, желательно с кем‑то из своих. Гиллем подозревал, что даже Лондон был для него целым приключением, а уж Гонконг – так просто вражеской территорией. Смайли же в тяжелой ситуации вел себя совершенно по‑другому: он стремился побыть в одиночестве и с трудом соблюдал элементарную вежливость.
– Население острова По‑Той постоянно сокращается и составляет сто восемьдесят человек. Это крестьяне и рыбаки, по преимуществу коммунисты. На острове расположены три населенных и три опустевших деревни, сэр, – бормотал Мэрфи.
Монотонная лекция продолжалась. Смайли слушал внимательно. Мартелло в нетерпении что‑то машинально рисовал в блокноте.
– А з а в т р а, сэр, – говорил Мэрфи, – з а в т р а ночью на По‑Той состоится традиционный ежегодный праздник в честь морской богини Тин Хау, сэр. |