– И я её совсем не знаю. – Он смотрел на реку так, что видно было только левый светлый глаз. Лицо его приобрело непривычное беззащитное выражение.

 Матеуш был немногим старше Велги, но это легко получалось забыть не столько из за его внешности или задумчивости, сколько из за титула князя. Точно это прибавляло ему лет, опыта, мудрости.

 За время своего правления в Старгороде Матеуш успел сделать столько, сколько иной правитель и за всю жизнь бы не успел.

 – Тем более, разве не здо́рово будет лучше узнать родную сестру?

 – Она не любит меня.

 – Откуда ты можешь это знать, раз вы не общаетесь?

 Матеуш скосил на Велгу взгляд, но промолчал, и она подсела немного ближе, повернулась спиной к реке, ощущая, как в поясницу подул холодный ветерок, и плотнее запахнула плащ.

 – Знаешь, я раньше терпеть не могла Кастуся. Ты бы только видел, что у нас дома творилось. – Она улыбнулась, вспоминая их размолвки с братом.

 Но там, где в воспоминаниях был дом, там же оставалась и матушка. Она была яркой, тёплой, точно лучилась изнутри, и на глазах Велги тут же выступили слёзы.

 Тонкие пальцы князя нашли её ладонь, спрятанную под шерстью его же плаща.

 – Девочка моя…

 Она часто часто заморгала, смахивая с ресниц слёзы. У неё всё лучше получалось сдерживать чувства. Каждый раз, когда внутри вдруг обрывалось что то, а грудь распирало так, что рёбра трещали, Велга словно леденела.

 И на этот раз у неё получилось взять себя в руки. Она выпрямилась, устремила взгляд куда то через плечо Матеуша. И голос её слился воедино с холодным туманом от реки:

 – Но когда я потеряла родителей, то поняла, что никого роднее для меня уже нет. Кастусь – мой брат, моя семья. Мы должны держаться друг за друга, заботиться. Родная кровь…

 – Венцеслава меня ненавидит, – произнёс Матеуш. В словах не прозвучало ни обиды, ни горечи. Он просто сказал, как было на самом деле. – И всегда ненавидела, с самого рождения.

 Закат сделал его лицо печальным, даже мечтательным. Золотой свет, растекавшийся из за вершин деревьев, придал живости глазам, багрянца щекам и губам. У Матеуша были красивые волосы: длинные, золотистые, слегка волнистые. Солнечные лучи сделали их почти медовыми, такими гладкими и нежными на вид, что неожиданно захотелось к ним прикоснуться.

 – Старшие сёстры часто ненавидят своих братьев из ревности. – Велга пожала плечами с наигранно равнодушным видом. – Я была любимицей матушки, пока не появился Кастусь…

 – Дело не в этом. Да и матушка никогда меня не любила. – Он горько усмехнулся и наконец взглянул на Велгу. В усмешке Матеуша не было ни яда, ни издёвки, как у других. Только сожаление и печаль. – Я родился уродом. Про́клятым княжичем. У молодой, прекрасной Белой Лебёдушки, которая только только вышла замуж за принца, у будущей королевы Рдзении не могло быть такого брата. Люди стали шептаться.

 – Почему?

 Не то чтобы сплетни о Матеуше Белозерском, про́клятом горбуне, не были известны Велге. Но она слышала их в Старгороде от матушки, нянюшки, от кухонных девок. Все в Старгороде ненавидели Белозерских, а больше всех их ненавидели Буривои. Так уж повелось много веков назад, когда их предки повздорили.

 Другое дело – рдзенская столица, где князья Белозерские всегда обладали влиянием и властью.

 – Потому что… за год до моего рождения Венцеслава развелась с первым мужем. Он был Охотником, которого обвинили в колдовстве.

 – Не может быть.

 – Почему же? – Матеуш впервые за долгое время искренне улыбнулся.

 – Ей позволили развестись?

 – Забавно, что тебя это удивило больше, чем то, что её муж оказался колдуном.