— Как это понять, чёрт побери? — ни с того, ни с сего вскипела Шейла.

— Звонила миссис Кемп. Он срочно уехал в Лондон. Верно, ненадолго, до обеда. С ним хотел встретиться издатель, а тут срывается презентация и вообще…

— Так это же было назначено сегодня на вечер! — возмутился Даунс.

— Чёрт бы его побрал! — прошипела Шейла. — Ведь вы же были здесь, Джон, когда он обещал прийти. Вот в этом он весь! Нужно же, взял и свалил на нас всю эту тягомотину!

— Обещал вернуться, как только освободится, вероятно, к обеду. Значит… Вы уж меня извините, но для группы и без того было столько неудобств… и если вы…

— С одним условием, Джон! — Настроение у Шейлы вдруг переменилось, она улыбнулась. Ашенден понял всё без слов и покорно поплёлся с её пустым стаканом к стойке бара.

Руководитель тура остался очень доволен беседой. Задавали много прекрасных вопросов, и Шейла с Даунсом не ударили лицом в грязь, особенно Даунс, нашедший нужный баланс между научностью и здравым смыслом.

Приняв перед обедом не только свою, но и порцию, предназначавшуюся так и не объявившемуся Кемпу, Шейла почувствовала неистребимую тягу к сарказму.

— Мистер Даунс, вы учились здесь, в Оксфорде? — нестерпимо знакомый голосок миссис Роско.

— Да, здесь. В колледже Иисуса, одном из самых непрестижных. Для уэльсцев, знаете ли. Основан в 1571 году.

— А я думала, Иисус в Кембридже.

Пропустить такой великолепный случай Шейла просто не могла:

— Ну, что вы, миссис Роско. Иисус поступил в Вифлеемский политехнический.

Шутка была абсолютно невинной, и, естественно, Фил Олдрич, не пытаясь сдержаться, рассмеялся.

Но Джанет Роско восприняла её по-иному:

— Это у вас называется английским чувством юмора, миссис Уильямс?

— А куда ещё он мог поступить, чтобы заниматься плотницким делом? — не унималась Шейла, вторая шутка показалась ей ещё смешнее, чем первая, и она пронзительно расхохоталась.

Даунс, похоже, больше не получал удовольствия от этой пикировки, правая рука у него потянулась к уху поправить слуховой аппарат, который последние несколько минут издавал прерывистый свист. Возможно, он просто ничего не расслышал…

Но Джанет совершенно не была расположена оставить эту тему. Её заставили (и она знала об этом) выглядеть глупо, и теперь она делала всё, чтобы выглядеть ещё глупее.

— А я вовсе не вижу в этом никакого богохульства, и, кроме того, в те времена никаких колледжей в Палестине не было.

Фил Олдрич успокаивающим жестом мягко коснулся руки Джанет и обратился к Шейле, которая, судя по всему, входила в раж:

— Прошу вас, миссис Уильямс, не смейтесь над нами. Я знаю, что мы, некоторые из нас, не отличаемся талантами, как многие из вас. Мы потому и приехали, чтобы попытаться узнать побольше о вашей стране и вашей жизни.

Произнесённая с достоинством, эта маленькая речь вызвала у Шейлы чувство стыда и неловкости. Несколько секунд в её глазах читалось сожаление, и едва она начала извиняться, как зазвонил телефон.

В 12.35 миссис Селия Фримен, весьма компетентная женщина с милым голоском, приняла телефонный звонок на коммутаторе за стойкой портье. Впрочем, не совсем в 12.35 дня. Когда потом ей пришлось отвечать на вопросы (а спрашивали её очень детально), то она вспомнила, что записала имя звонившего (доктор Кемп) и имя человека, разговаривавшего с ним (мистер Ашенден), причём записала вскоре после проставленного там звонка в 12.31. И точно в 12.48 Джон Ашенден перезвонил из салона «Сент-Джон» и заказал такси для встречи поезда, прибывающего с Паддингтонского вокзала в Оксфорд, с которым приедет доктор Теодор Кемп.