Глава девятнадцатая

В Оксфорде любили, а иногда позволяют себе и сейчас, купаться нагишом, что приводит к взаимному замешательству, когда мимо проплывают в лодках леди.

К 21.30 университетский парк был уже давно закрыт, в сущности, с самого захода солнца. Тем не менее подобное обстоятельство редко останавливает решительно настроенных влюблённых и прочих, у кого не совсем в порядке голова, и они успешно изыскивают пути проникновения через заборы и живую изгородь, чтобы попасть в эти знаменитые пределы, место, как будто специально созданное для бесчисленных копуляций, происходящих здесь с тех времён, когда на этих акрах во время гражданской войны расположилась роялистская артиллерия.

Парочка таких любовников наших дней, Майкл Вудз (в возрасте семнадцати лет) и Карен Джонс (двумя годами старше), оба из деревни Олд-Марстон, находящейся к востоку от парка, медленно прошествовала по горбатому Радужному/мостику над Черуэллом, потом прошла к местечку, называемому «Месопотамией», где тропинка пролегает между двумя протоками реки, и здесь юный Майк, ободряемый тем фактом, что ладонь его правой руки заняла прочную позицию на правой ягодице Карен, впрочем не проявлявшей явных признаков сопротивления, исподволь, но ловко направил нимфетку в укромное местечко, известное как Радость Пастора. Эта всем известная и пользующаяся дурной репутацией купальня находится как раз там, где Черуэлл совершает изящный поворот и образует чудесно вписывающуюся в окружающий пейзаж лагуну. Здесь купается масса людей, и по берегу рассыпаны незамысловатые, но вполне отвечающие своему назначению будки, позволяющие любителям купания сбросить одежду и натянуть или не натянуть на себя купальные принадлежности. Радость Пастора отгорожена листами рифлёного железа, и в летние месяцы ведущая за ограду дверка ревностно охраняется, когда же вода становится слишком холодной даже для наиболее стойких купальщиков обоего пола, на дверку вешают увесистый замок. Однако в тот вечер то ли по причине вандализма, то ли из-за не по сезону налетевшего урагана одна из секций ограды беспризорно валялась на земле, и наша юная пара очень скоро устроилась, прижавшись друг к другу, в одной из будочек. Невзирая на старшинство в годах, Карен слыла одной из самых больших недотрог в деревне, а в данной ситуации явно из них двоих проявляла наибольшую осторожность в том, что касается развития их куртуазных отношений. Это было тем более оправданно, что, как могло бы засвидетельствовать несколько деревенских девиц, Майкл являлся завзятым членом «общества блудливых рук». После ряда разведывательных проходов по левому бедру его пальцы вдруг переменили тактику и начали упорное продвижение в сторону переда блузки, что возвещало о совершенно новом характере наступления, но именно в этот момент она решила отойти на заранее подготовленные позиции:

— Майк! Давай уйдём отсюда, ну, пожалуйста! Я начинаю замерзать…

— Я скоро-скоро позабочусь об этом, дорогая!

— И тут так жутко. Мне здесь не нравится, Майк.

Он так и думал, ещё тогда, когда они в половине девятого пролезли в парк через заросли живой изгороди, когда целовал её, замедлив шаг на Радужном мостике, над бурлящим стремительным потоком, прикидывая, достаточно ли тепло, чтобы продолжать проникновение под верхнее платье девушки, которая в этот не слишком холодный вечер оделась словно для антарктической экспедиции. Теперь он встал и (как ей показалось) поразительно галантным, даже почти ласковым жестом застегнул ту единственную пуговицу на её блузке, которую ему удалось за это время расстегнуть.

— Ага! Становится прохладно, правда? — соврал он.