Солнце погасло, и стало темно. Я умирала. Я уже не помнила, как выглядит небо.

Но я не умерла. Я растворилась в море холода и родилась вновь в мире тепла.

Я помню их, его желтые глаза.

Я думала, что никогда больше их не увижу.

Глава 2

Сэм

15 °F

Они схватили девчонку, когда она качалась на качелях на заднем дворе, и потащили в лес; за ее телом в снегу тянулась неглубокая борозда, тропка из ее мира в мой. Все произошло у меня на глазах. Я не помешал этому.

То была самая длинная и холодная зима в моей жизни. День за днем под бледным, не дающим тепла солнцем. И голод, неутолимый голод, который терзал – неотступно, нещадно. В том месяце все вокруг замерло, пейзаж превратился в заледеневшую бесцветную диораму, лишенную признаков жизни. Одного из нас застрелили при попытке забраться в помойный бак на чьем‑то заднем крыльце, так что все остальные не отваживались выйти из леса и медленно таяли от голода, дожидаясь возвращения тепла и наших былых тел. Пока не увидели девчонку. И не напали.

Они кружили возле нее на полусогнутых лапах, рыча и скалясь, и каждый хотел первым дорваться до добычи.

Я все видел. Я видел, как они выдирали девчонку друг у друга, возя ее по снегу, видел, как подрагивали от нетерпения их бока, видел окровавленные морды. Видел – и все‑таки не остановил это.

В стае я был не на последнем месте, Бек с Полом позаботились об этом, так что мог вмешаться, однако же медлил, дрожа от холода и по щиколотки увязая в снегу. От девчонки исходил такой теплый, живой, такой человеческий запах.

«Что с ней такое? – думал я. – Если она жива, почему не сопротивляется?»

Я чуял запах крови, такой горячий и терпкий в этом застывшем мертвом мире. Салем, дрожа от нетерпения, принялся раздирать на ней одежду. Желудок мучительно свело – я и не помнил, когда ел в последний раз. Хотелось разметать волков и встать рядом с Салемом, сделать вид, что я не чую ее человеческого запаха и не слышу негромких стонов. Она казалась такой маленькой в окружении нашей стаи, наседающей на нее, жаждущей купить себе жизнь ценой ее жизни.

Рыча и скалясь, я бросился вперед. Салем заворчал в ответ, но в иерархии стаи я стоял выше его, несмотря на истощение и молодость. Пол угрожающе зарычал на меня.

Я стоял над ней, ее отсутствующий взгляд был устремлен куда‑то в бескрайнюю высь. Мертвая, наверное, подумал я и носом толкнул ее ладонь. На меня пахнуло сахаром, маслом и солью, как в прошлой жизни.

А потом я увидел ее глаза.

Она была жива. И в сознании.

Девчонка посмотрела на меня в упор, заглянула мне в глаза с этой ее ужасающей прямотой.

Я отпрянул, попятился назад, меня снова начала бить дрожь – только на этот раз мое тело сотрясалось не от ярости.

Ее глаза, заглядывающие в мои. Ее кровь на моей морде.

Я разрывался на части, душой и телом.

Ее жизнь.

Моя жизнь.

Стая опасливо расступилась. Теперь на меня рычали все сразу и скалились, не желая упустить добычу. Она показалась мне самой красивой девочкой на свете, этот хрупкий окровавленный ангел на белом снегу, которого они намеревались уничтожить.

Я видел это. И видел ее, как не видел ничего прежде.

И остановил это.

Глава 3

Грейс

38 °F

Я неоднократно видела его после этого, и всякий раз в холода. Он стоял на опушке леса, который начинался за нашим двором, и, не сводя с меня своих желтых глаз, смотрел, как я насыпала корм птицам в кормушку или выносила мусор, но ни разу не приблизился. В сумерки, которые долгими миннесотскими зимами казались нескончаемыми, я до посинения сидела на промерзших качелях, пока не ощущала на себе его взгляд. Потом, когда я стала слишком большой для качелей, я спускалась с крыльца и молча придвигалась к нему, протянув руку ладонью вверх и опустив глаза, чтобы он видел – никакой опасности нет.