Перед глазами у меня замелькали огненные мухи. Потом пес рухнул наземь, и Пол вывалился из его челюстей. Повсюду вокруг была кровь – моя, Пола, собачья.
«Не отпускай его! – послышался голос Бека, и я различил хруст веток у него под ногами. – Не отпускай! Он еще жив!»
Я больше не чувствовал своих рук – я вообще больше ничего не чувствовал, но мне казалось, что я все еще сжимаю горло пса, который пытался загрызть Пола. Потом зубы, терзавшие мое плечо, судорожно сжались. Волк, Ульрик, рыча, пытался вцепиться в горло псу, который прижимал меня к земле. Раздался хлопок; я не сразу понял, что это выстрел. Еще один хлопок, на этот раз гораздо ближе, и тварь под моими пальцами дернулась. Ульрик попятился прочь, тяжело дыша, и стало так тихо, что у меня зазвенело в ушах.
Бек бережно разжал мои пальцы, стискивавшие горло мертвого пса, и приложил их к моему изувеченному плечу. Кровотечение мгновенно замедлилось; раны на моем непостижимо искалеченном теле мгновенно начали затягиваться, и мне сразу же стало лучше.
Бек присел передо мной на корточки. Он дрожал от холода, кожа у него посерела, плечи казались неестественно развернутыми.
«Ты победил, понимаешь? Ты спас Пола. Несчастные цыплята не зря отдали свои жизни».
За спиной у него безмолвно стояла Шелби, сложив руки на груди, и смотрела, как Пол судорожно глотает воздух. Как Бек обнимает меня, уткнувшись лбом мне в висок. Руки у нее были сжаты в кулаки, и одна из них была в каком‑то черном порошке.
Теперь, в темноте спальни Грейс, я перевернулся на другой бок и уткнулся ей в плечо. Странно, что самую большую жестокость мне приходилось проявлять в своем человеческом, а не в волчьем обличье.
С террасы послышалось негромкое, но отчетливое постукивание когтей о доски. Я закрыл глаза и попытался сосредоточиться на ровном сердцебиении Грейс.
Привкус крови во рту напомнил мне о зиме.
Я был уверен, что это Шелби выпустила тех псов.
Она хотела, чтобы я стал вожаком и она была бы при мне, а Пол стоял у меня на пути. А теперь у нее самой на пути встала Грейс.
Глава 34
Грейс
49 °F
Дни слились в коллаж из привычных картинок: неторопливая прогулка от машины до школы, пустующая парта Оливии, Сэм, дышащий мне в ухо, отпечатки волчьих лап на заиндевелой траве в нашем дворе.
К концу недели я вся извелась от ожидания, хотя и сама не понимала толком, чего жду. Сэм всю ночь ворочался и метался в постели, мучимый кошмарами, и в субботу утром вид у него был такой плачевный, что я не стала строить никаких планов куда‑нибудь выбраться и, когда мои родители отправились в гости к друзьям, устроила его поудобнее на диване в гостиной.
Я лежала у Сэма под мышкой, а он щелкал пультом, переключаясь с одного дурацкого телевизионного фильма на другой. В конце концов мы остановились на каком‑то научно‑фантастическом триллере, съемки которого, должно быть, стоили еще меньше, чем мой «бронко». Резиновые щупальца расползлись повсюду, когда Сэм наконец нарушил молчание.
– Ты расстраиваешься? Из‑за того, что у тебя такие родители?
Я уткнулась носом в его подмышку. От нее уютно пахло Сэмом.
– Давай не будем о них.
– Нет уж, давай будем.
– Ой, ну о чем тут говорить? Все в порядке. Нормальные у меня родители. Какие есть.
Пальцы Сэма ласково отыскали мой подбородок и приподняли его.
– Грейс, никакой это не порядок. Я тут уже... сколько недель? Я сам даже не помню. Но я все вижу, и это не нормально.
– У меня такие родители, какие есть. Я и не подозревала, что бывают другие, пока не пошла в школу. Пока не научилась читать. Нет, правда, Сэм, все нормально.
Мне стало горячо. Я вывернулась из его пальцев и уставилась в экран; там малюсенький автомобиль тонул в иле.
– Грейс, – тихо сказал Сэм. |