И в этом случае юный возраст не помеха, а, наоборот, преимущество. Шестнадцатилетняя девчонка радикальных взглядов? Вполне разумное и правдоподобное допущение. Шестнадцатилетняя школьница активно участвует в самой крупной за послевоенные годы политической акции и хладнокровном убийстве двух человек? Исключено, решил Викландер. Ее вряд ли посвящали в детали.
У него самого шестнадцатилетняя дочь.
Вероятнее всего, приятель, который был почти вдвое старше, ее просто использовал. Двадцативосьмилетний интеллектуал, тележурналист – и шестнадцатилетняя девочка из хорошей семьи, дочь врача… Нет, конечно, надо сделать скидку на распущенные нравы семидесятых, однако есть же какие‑то границы, размышлял Викландер, записывая вопросы к сотрудникам из группы внутреннего наблюдения. Этот орешек мы раскусим. Он был совершенно уверен, что его коллеги, если понадобится, выкопают и черта из‑под земли.
Остаток дня он посвятил рутинной работе, не имеющей отношения к захвату западногерманского посольства. Примерно через час ему позвонила его заместительница по следственному отделу: она послала сотрудника в фотофирму, которая обслуживала французскую школу на Добельнсгатан в центре Стокгольма, он должен привезти снимок Хелены Штейн.
Викландер довольно хмыкнул и вернулся к быстро тающей стопке бумаг на письменном столе. Все идет как по маслу, подумал он.
Через полчаса она позвонила опять: они съездили домой к Стриду, показали ему дюжину снимков школьниц, и он сразу и уверенно опознал в Хелене девушку, которая была в «мерседесе».
– Блестяще! – похвалил Викландер.
Ну, теперь пойдет у нас дым коромыслом! – подумал он.
Через пятнадцать минут в дверь постучали, хотя над входом горела красная лампочка.
– Входите! – крикнул Викландер.
На пороге стояла молодая женщина, одна из его многочисленных помощниц из группы внутреннего наблюдения. Выглядела она как персонаж старинной шведской народной песенки, однако состояла при этом в звании инспектора. Звали ее Лиза Маттеи. Мало этого, ее мать, служившая в отделе личной охраны, была комиссаром полиции и уж совсем не напоминала романтическую девушку из песни.
– Насчет этой дамы, Штейн, – сказала Маттеи.
– Йес, – энергично отозвался Викландер. – Разобрались с ней?
– Разобраться‑то разобрались. – Маттеи неопределенно пожала узкими плечиками. – Дама довольно интересная.
Она протянула Викландеру распечатку:
– Прочитай там сверху, все станет ясно.
Этого не может быть, подумал Викландер, пробежав глазами несколько строчек. Он отложил распечатку и внимательно посмотрел на Лизу:
– Ты не знаешь, случайно, шеф на месте?
– Какого шефа ты имеешь в виду? – спросила она с невинным видом.
– Юханссона, – сухо ответил Викландер.
Не придуривайся, подумал он, не до тебя.
– Я видела его, он только что прошел в свой кабинет. Предполагаю, что он находится там и лопает венские хлебцы или печенье. Я несколько раз имела возможность наблюдать остатки вышеназванных продуктов на лацканах его пиджака. Думаю, это несомненно свидетельствует, что он в одиночестве предается именно такого рода деятельности.
Вечная клоунада, подумал Викландер, а вслух сказал:
– Ни слова. Никому ни слова.
У Юханссона над дверью тоже была красная лампочка, но он ее почти никогда не включал. По пути в его кабинет посетитель должен был миновать комнату секретарши, и, если он хотел избавиться от нежелательных визитеров, никакая, даже самая красная лампочка в мире, с его секретаршей соперничать не могла.
– Шеф у себя? – спросил Викландер, для убедительности мотнув головой в сторону закрытого кабинета. |