– Потом. – Пиа внезапно проснулась и глянула на него с интересом.

– Потом так потом. – Юханссон протянул руку и погладил ее тонкую шею.

После ланча, второй день подряд состоявшего из суши, Хольт, Мартинес и Маттеи собрали уже ставший ритуалом военный совет.

– У меня начинает кое‑что складываться насчет Штейн, – сказала Маттеи, показывая на внушительную стопку компьютерных распечаток и прочих бумаг. – Мне кажется, мы с ней начинаем понимать друг друга. Это, между прочим, очень интересно.

– Ты никогда не собиралась написать роман? – спросила Мартинес.

– Собиралась, – задумчиво кивнула Маттеи. – Кстати, это очень затрудняет работу. Я хочу сказать, мне приходится сдерживать свои литературные наклонности. Не знаю, как объяснить… Мне кажется иногда, что хороший роман может сказать о людях гораздо больше, чем скучное описание их жизни и поступков, с которыми нам здесь приходится иметь дело.

– Штейн наверняка была бы обалденно счастлива, если б узнала, как ты ее полюбила! – криво усмехнулась Мартинес. – Подумай, какой бы это был для нее подарок. Может быть, стоит это обмозговать…

– А я тебя прекрасно понимаю, – серьезно сказала Хольт и кивнула Маттеи. – Какую‑то часть истины о том или ином человеке мы можем постичь лишь с помощью собственного воображения. Жаль, правда, что в нашем учреждении это не особенно поощряется. Мало того, только попробуй, от тебя шарахнутся как черт от ладана.

Зато с предрассудками все в порядке, подумала она. Разделяешь общие предрассудки – значит, ты на своем месте.

– И это очень хорошо, – с неожиданной горячностью сказала Мартинес. – Фантазии почти всегда остаются фантазиями: если ты выдумываешь что‑то не о себе самой, а еще о ком‑то, ничего хорошего не получается.

– Счастливый ты человек, Мартинес, – непонятно почему вздохнула Хольт, после чего они вновь занялись своими бумагами.

Уже к самому концу рабочего дня позвонил парень из криминалистического отдела: он вернулся на работу и готов к услугам.

Мартинес вскочила, схватила пивную банку и несколько бумаг и умчалась. Когда она через полчаса появилась на пороге кабинета, ей не пришлось ничего говорить – все было ясно по лицу.

– Йессссс! – Она подняла левый кулак в победном жесте: так было принято в стокгольмском пригороде, где она выросла. – Это ее пальчики. И на мойке, и на дверце.

Слишком поздно звонить Юханссону и нарываться на очередную порцию цинизма пополам с сарказмом, решила Хольт, поглядев на часы.

– Завтра в половине восьмого? – спросила она.

– Никаких дринков, никаких чуваков, я буду в порядке, – заверила Мартинес.

– Согласна, – сказала Маттеи. – Я тоже типичный жаворонок.

Прежде чем поехать домой, Хольт взяла в гараже служебную машину и около часа наблюдала за окнами квартиры Хелены Штейн в доме на Эстермальме. Где‑то в дальней комнате горел свет, один раз кто‑то промелькнул за гардинами в комнате – как она теперь знала, в гостиной. Но кто это: Хелена Штейн или кто‑то другой, определить она не могла.

Чем я занимаюсь, рассердилась на себя Хольт и повернула машину домой. Господи, как мы живем! – подумала она, засыпая.

33

Понедельник 3 апреля 2000 года

Придя на работу утром в понедельник, она первым делом направилась к своему шефу, чтобы доложить последние новости, но Юханссона не было на месте.