– Как вам манера исполнения Люка, Евдокия? – начала вежливую беседу Идея Ивановна, пригубив прохладное игристое.

– Если бы Дебарга можно было сравнивать с живописью, то я бы сказала, что он – акварель.

Ида наклонила голову и вдруг пытливо посмотрела на свою собеседницу, словно оценивала:

– Акварель? Возможно. Но почему именно живопись? Вы рисуете, Евдокия?

– Каждый закончивший архитектурный институт хоть немного, но умеет, – Дуня сделала глоток. – Просто музыка рождает ассоциации, и ее можно переложить на цвета, живопись, даже литературу, – она тоже посмотрела пытливо. – Разве нет?

Все же легкий дуэльный кодекс в их отношениях остался.

– Можно. И нужно. Тут уж кому что ближе. Мне бы и в голову не пришло сравнивать музыку и живопись. – Тут Идея Ивановна задала вопрос, которого Дуняша никак не ожидала: – А может быть, и конкретная акварель… появилась в голове при прослушивании?

Вопрос оказался очень интересным и застал врасплох. Ида неторопливо отпивала из фужера и с удовольствием наблюдала за лицом своей визави. А Дуня усиленно думала.

– Нет… – наконец медленно начала говорить она. – Нет… конкретных не было, но вот вы сейчас сказали… и, знаете, вспомнила о Сурикове. Он в первую очередь известен «Боярыней Морозовой», а ведь у этого художника совершенно чудесные путевые акварели. Он так красиво писал Италию… по которой совершала путешествие и Жорж Санд.

Дуня дала понять, что прочитала подаренную книгу, и Ида довольно вздохнула. По итогу разговора вырисовывалась ничья.

Ваня, перестав вертеть в руках бокал, посмотрел сначала на одну женщину, потом на другую и наконец сказал:

– Знаете, девочки, вы друг друга стоите.

И девочки, услышав это замечание, абсолютно одинаково закусили губы, что еще больше повысило его и без того хорошее настроение.

А через неделю снова был выход в люди. Причем не менее значимый.

– Ванич, ты не забыл про мой день рождения?

– Забыл.

На самом деле не забыл, но замотался. Сумасшедшая у него выдалась осень. Пьяная, сводящая с ума. А ведь уже вторая половина октября, и точно – скоро Славкина днюха.

– Сволочь неблагодарная, – беззлобно огрызнулся Ракета. – Но так и быть – прощу. В субботу будешь?

– В «Тине»?

– В «Тине».

– Каким составом?

– Узким семейным кругом.

– Это что значит? – Тобольцев чувствовал, что не успевает за Росиной мыслью.

– Это значит, что не мальчишник, а все прилично! Варвара Глебовна будут-с самолично меня поздравлять. Так что выводы делай. Придешь один или «плюс один»?

– Плюс один.

– Или «плюс полтора»? – расхохотался Ракитянский. – С Рох придешь?

– Нет. Не с Рох. Во сколько в субботу собираемся?

Ракета крайне заинтригованным голосом обозначил время мероприятия и отключился.

А в субботу они опоздали. Причина банальна – пробки. Дуня волновалась, и с каждой секундой опоздания волнение становилось все более заметным – она то и дело поправляла прическу, заглядывала то в сумочку, то в телефон, то в окно такси. Ваня не мог понять причины такого волнения и пытался отвлечь какими-то веселыми репликами. Выходило не очень, и он с Дуней за компанию облегченно выдохнул, когда машина притормозила перед дверями ресторана и показалась знакомая фигура Никодима.