– Дамисела, богиня запрещает лишать себя жизни даже в таких крайних обстоятельствах. Да она и не допустит несчастья, клянусь вам… Но знаете, мне еще не доводилось встречать женщин, способных на такое, можно сказать, кардинальное решение. Это что‑то из области запредельного. Высшая степень мужества.

– Это вовсе не мужество, – ответила Мелора. Голос ее был удивительно нежен и приятен. – Это значит, что для меня насилие, цепи и публичный дом еще страшнее, чем смерть. Меня учили, что смерть всего‑навсего ворота, ведущие в новую и более совершенную жизнь. В любом случае плен не представляется мне желанным. Тем более участь шлюхи в Цайлоне… Кинжал у меня острый, так что счеты с жизнью я могу свести быстро и без особых страданий. – Она неожиданно улыбнулась. – Я, знаете, куда больше боюсь боли, чем смерти.

– Ну, госпожа Мелора, – Бард придержал своего скакуна так, чтобы он не обгонял ослика, – мне следовало бы пригласить вас побеседовать с солдатами. Вы бы быстро подняли их боевой дух. Я еще раз повторяю – мне не доводилось встречать столь храбрых женщин.

Он задумался – способна ли на такое Карлина? Если бы ей довелось принять участие в сражении, смогла бы она с такой же легкостью сделать выбор между пленом и смертью? На этот вопрос он не знал ответа. Ему и в голову не приходило спросить ее об этом.

Так уж случилось, что к пятнадцати годам Бард неоднократно был близок с женщинами. Но сейчас ему почудилось, что он мало что знает о них. Собственно, что они за существа, на что похожи?.. Тела‑то их он изучал тщательно, но все остальное оставалось тайной. У него, признаться честно, никогда и не возникало интереса углубиться в этот вопрос. Углубиться во что‑то другое – это с удовольствием…

Барду вспомнилось детство – в ту пору он общался с Карлиной так же свободно, как и с остальными сверстниками. Они все время были вместе. Он знал, что она любит из еды, какие цвета предпочитает носить, знал, что девочка пугается сов и летучих мышей. Знал, как она ненавидела кашу из орехов и бисквитные пирожные, туфли на очень высоких каблуках и розовые платьица. Как скучала, проводя долгие часы за шитьем… Помнил, как разминал ей пальцы, когда они деревенели от игры на ррилле[13], как помогал ей на уроках…

Вот еще что, когда Бард подрос и начал подумывать о женщинах, он сразу отдалился от Карлины. Собственно, он долго не видел в ней женщину. Ему это казалось диким… Прозрел внезапно – в тот день, когда объявили о предстоящем обручении. Тут словно молния сверкнула!.. Почему бы, собственно, и нет, почему бы не разделить с ней постель? С того момента эта мысль неотвязно преследовала Барда, но как‑то так выходило, что он не мог откровенно поговорить с Карлиной на эту тему. Постоянно что‑то мешало – то обида, то смущение, то непонимание, – и все эти чувства, равно испытываемые ими обоими, совершенно разделили их.

Совсем по‑другому чувствовал себя Бард в присутствии этой полной, не очень‑то красивой лерони.

Ощущение было тревожное – он вовсе не жаждал уложить Мелору в постель. Действительно, ее формы не вдохновляли, такие женщины ничуть не волновали его. И в то же время уезжать от нее не хотелось. С ней было интересно, хотелось слышать ее голос, спрашивать и выслушивать ответ. Странное дело, подобное состояние Бард испытывал, только общаясь со сводными братьями. Он глянул вперед, в сторону, указанную Миреллой – вон она, очаровательная, желанная, у него сразу забилось сердце, зашевелилось желание; потом перевел взгляд на Мелору – та по‑прежнему сидела в седле точно куль с мукой.