– Что ж, сэр, я вижу, что вы деловой человек, и я тоже, и мы не будем больше разводить церемоний. Согласен, согласен. Завтра около девяти… нет, благодарю вас, я никогда не ношу пальто. Мне нравится этот вечер, и я позволю себе немного прогуляться, до самого перекрестка с Сен Жермен. Вы можете положиться на Джо, спросите кого угодно. Значит, договорились. О деле и о времени. Если мне понадобится на несколько часов больше, я не буду делать из этого проблем. Спокойной ночи.

Ван дер Вальк не спеша надел пальто и взял трость. Швейцар вызвал ему такси, и он сказал шоферу: «Континенталь» – твердым швейцарским голосом. Через несколько сотен метров езды вдоль набережной он увидел широкие светло серые плечи человека, в облаке сигарного дыма направлявшегося медленной, важной походкой в сторону «Одеона». Шофер проехал по мосту через реку, помчался к улице Риволи и резко остановился у «Континенталя».

– Поверните на улицу Кастильон, будьте добры.

Комиссар порылся в карманах брюк, доставая мелочь, вошел в отель, миновал вестибюль и вышел через дальний выход, пересек дорогу, обошел вокруг Тюильри для улучшения пищеварения, перешел через мост и вернулся в свой отель, с удивлением обнаружив, что еще только половина десятого. Ночной швейцар, который оказался не менее учтивым, чем дневной, но более тучным и более доверительным, чем приличествовало быть ночному швейцару, обещал дозвониться до Арлетт к тому моменту, как месье поднимется наверх. За ним не было хвоста… по крайней мере с того момента, как он вышел из «Континенталя», и за это надо было благодарить мистера Мак Линтока. Он мог даже расслабиться, как дома.

Ван дер Вальк нежно почмокал в телефон, бережно положил трубку, почесал нос и задумался.

У Арлетт интересная новость… она попала в точку.

Этот человек не сообщил никаких новостей – это то и было хорошей новостью. Бессмысленно раздражаться из за его привычек, акцента или сигар. Все это не имело значения. Этот человек был просто небольшим индикатором, как сотни других, которые время от времени получали стофранковую купюру от ДСТ. Надежность – полная. Точность – нулевая. Он явно знал Лафорэ и в обмен на деньги – если предположить, что кто то даст ему деньги, усмехнувшись, подумал Ван дер Вальк, не собиравшийся этого Делать, – он бы передал некую абсолютно подлинную информацию. Правда, она могла быть слегка устаревшей. Этот тип был способен позвонить Лафорэ и заполучить еще некоторое количество франков за новость о том, что кто то задает вопросы. Потом он был бы очень расстроен тем, что его надули, показывал на еще теплое гнездышко, гордился тем, что был так близок, без конца извинялся бы за эту отвратительную птицу и гарантировал, что непременно проследит за ее перелетом – за небольшую дополнительную плату, конечно.

Конечно, он был слишком зависим от ДСТ, чтобы ловчить. Любой полицейский осведомитель знает, что, как только он решится на какую либо хитрость, он будет арестован за неблаговидный поступок в течение ближайших тридцати минут.

Было бы интересно узнать, с помощью каких маленьких приемов ДСТ удавалось выкручивать руки таким людям. Всегда имелись такие приемы… Но намек был ясен: «Берите его, если чувствуете, что можете». Другими словами, официальные круги считают, что выполнили свой долг, оказали ему дружескую услугу и теперь могут умыть руки и больше ни о чем не беспокоиться. Они совершенно ничего не имели против Лафорэ, и их интерес к нему в данный момент был чисто академическим. Борза – тот коричневый человек – говорил правду: почему нет? Дело Лафорэ быльем поросло, превратилось в почти забытую историю о каком то сомнительном деле командиров десантных войск во времена Алжира. Лафорэ не давал о себе знать с 1960 года, а с тех пор много воды утекло.

Чтобы отделаться от этого Мак Линтока, самое лучшее – неожиданно уехать.