Не будет ли это проявлением нелояльности к мужу, если она снова наденет комбинезон и парашютный шлем? Честно говоря, она так не считала. Она бы сказала ему, если бы в этом был смысл. Почти наверняка он бы долго смеялся своим добрым смехом, а потом сказал, чтобы она не раздумывала и подарила себе такую радость, потому что то, что доставляло ей удовольствие, доставляло удовольствие и ему.

Наверное, это здесь. Десяток машин… все намного роскошнее, чем ее «симка ариана», но она не собиралась испытывать стыд за «ариану», равно как и за себя. Жирные бизнесмены. Дать им уроки – хорошо, она даст. Она вспомнила Жиля – бедного Жиля с его стеклянным глазом, который он вынимал, когда прыгал. Ему было за сорок, когда он прыгнул в первый раз.

Административное здание. Рут не может сдержать восторга. Теперь никуда не денешься.

– Подожди минутку. Я войду туда. Почему бы тебе не выйти на поле и не посмотреть на самолеты?

Ей пришлось набраться терпения, пока какой то здоровенный, похожий на игрока в гольф молодец тряс своими бумагами и уточнял, какое количество часов ему предоставляется. Наконец настала ее очередь. Слащавая девчонка в дурацкой одежде и с ужасным цветом помады посмотрела на Эстер так, словно она была недостаточно состоятельна, чтобы примкнуть к этому избранному сообществу.

Надо было немного осадить эту корову. Конни Десмет давал урок на поле и должен был приземлиться минут через двадцать, но…

– Нет, мы – старые друзья. – Большой фламандец был не то чтобы другом, но это не касалось секретарши. – Я приехала, чтобы прыгнуть с парашютом.

– О, так это к мистеру Бозу – он отвечает за это. О да, он здесь.

«Что еще за мистер Боз, черт возьми? Но Рут будет беспокоиться». Секретарша встала и посмотрела в окно.

– Да вон он, на площадке перед ангаром. Это ваша девочка? Он разговаривает с ней.

Эстер вышла туда, где пахло нагретой на горячем сентябрьском солнце древесиной, сухой травой и машинным маслом. Ее сердце подпрыгивало и сжималось от знакомого запаха, знакомого возбуждения. Она словно опять оказалась в По, опять в том По, где сделала свой первый прыжок. Да, ей снова захотелось пристегнуть подвесную систему парашюта, затянуть тяжелые ремни вокруг бедер, почувствовать острый разреженный воздух, прыгая в него, и испытать то незабываемое ощущение, когда становится легко и тебя подхватывает парашют. На мгновение это видение ослепило ее, и тут она увидела его. Она напряглась, кровь зашумела в горле и голове.

Он. Разговаривает со своей дочерью. Она пошла медленно, пошатываясь, словно пыльный бетон, над которым дрожал и мерцал воздух, был черной, доходящей до бедер грязью рисового поля в дельте реки. Она остановилась в метре позади Рут, дожидаясь, пока он увидит ее. Она не произнесла ни слова, потому что говорить было не о чем. Что тут можно было сказать? «Убирайся»? «Я люблю тебя»? «Здравствуй»? «Здравствуйте, госпожа. Кажется, у меня появилась ученица или, может быть, две?..» Его очередь застыть на месте.

Эстер сделала нечеловеческое усилие, чтобы не превратиться в муху, приклеившуюся к липкой бумаге.

– Пойдем, солнышко!

Рут оторопела, впервые в жизни ее назвали «солнышком».

– Она сказала мне, как ее зовут, – медленно проговорил Лафорэ.

Господи, это было малодушием. Смотреть на него. Разговаривать с ним. Скажи что нибудь. Прыгни, ты, дурочка. Но она не могла прыгнуть… Эстер Маркс… не могла прыгнуть…

– Пошли, Рут.

– Но почему? – Рут была в полном недоумении. Она же хорошо себя вела!

– Я не знаю… то ли это не то место, то ли еще что то.