|
И Лазарев его любит — встречает с улыбкой, берет его под руку, сам спускается с ним в шахту. Нет, нет, тут и думать нечего, Лазарев хоть и ругал его, а полностью за него, а за Лазаревым идут все коммунисты на шахтах — они тоже голосовали за него, Семенова, в этом он уверен. Следующая крупная организация — рудник. Там самая влиятельная фигура Ружанский — тихоня, нуда, но честный человек; он за Семенова, это неоспоримо. Никому другому он, Семенов, не сделал столько добра, сколько Ружанскому. Марков Ружанского недолюбливает, на каждом совещании ругает его за непонимание роли новой техники, за нерасторопность, отсутствие перспективы — много страшных слов выискивается для того, чтоб разнести Ружанского. И разве Семенов не остановил руку Маркова на самом размахе, когда тот собирался снимать Ружанского с работы за провал плана? А раньше, до Маркова, ведь именно он, Семенов, и добился для Ружанского ордена Ленина, когда правительство приняло решение наградить их комбинат в связи с десятилетием его существования — он сам, своей рукой, даже кляксу сделал, вписывая Ружанского в список. Значит, это тоже доказано — Ружанский за него. А за рудником — обогатительная фабрика. Там делами вершит Шадрин, начальник ведущего цеха, — фигура путаная и скользкая. Шадрин против него. Этот человек не сможет никогда забыть, как он, Семенов, влепил ему подряд два выговора — простой и «строгач» — за самоснабжение и бытовое разложение. И, если говорить правду, этого было мало: человека, открыто жившего с двумя женами, следовало из партии гнать, а не только выговоры ему выносить. Как он извивался на бюро, когда были представлены прямые доказательства, что он еще и с секретаршей жил. Правда, ловок — с женщинами пошаливал, порой крупно пил, а государственный план, кроме одного случая, не срывал, знал, что головой рискует. Вот он и помог возглавить всю эту группку карьеристов и лизоблюдов Маркова, всех тех, кому так доставалось от Семенова. Гляди на своих людей, Алексей Антонович: нечего сказать, хорош фундамент для твоей технической перестройки заводов — труха да гнилье. Нет, не честностью ты взял, а количеством голосов подвластных тебе людей.
Ну, а раз так, то ясно, что требуется делать. Тут сомнений быть не может. Допущено прямое антипартийное дело — создана тайная группировка, чтобы провалить на выборах его, Семенова, рекомендованного крайкомом в первые секретари. Об этом надо писать в крайком и ЦК. Конечно, придется говорить все начистоту, показать этих Шадриных и прочих такими, каковы они есть; возможно, и ему самому достанется, что до сих пор не заявлял о неблагополучии в отдельных звеньях парторганизации, но зато план Маркова, поначалу так удавшийся, начисто сорвется. Вот так: писать в крайком и ЦК, завтра же писать. Но писать не одному — это будет несолидно; нужно, чтоб его заявление поддержали самые видные, самые уважаемые люди организации, такие, как Лазарев, как Ружанский. Вот с этого и надо начинать — он вызовет к себе их двоих, вероятно они даже сами к нему придут, и они договорятся, как все это можно сделать. Да, Алексей Антонович, мира ты не обещал и не дал — ну, что ж, раз война, значит, по-военному: первый тур ты взял, а дальше — увидим. Семенов встал. В окне светлело. Он чувствовал голод и усталость. Он вышел в гостиную. На столе стояла нетронутая им еда и холодный чай. Он залпом выпил стакан чая, проглотил бутерброд, потом возвратился в кабинет и лег на диван. Он почти сразу же уснул. Последней его мыслью было: никого не принимать, никого не видеть — только Лазарева и Ружанского, Чибисова уже после них.
3
Его разбудила Лиза. Он поднялся с тяжелой головой, непроспавшийся. Лиза была бледна и растеряна, ее большие круглые глаза с ужасом смотрели на Семенова. Она спросила: — Васечка, да как же это? Неужто правда? Мне Ружанский встретился, он первый сказал, я не поверила. |
