— Где?

— «Дворец райских наслаждений»? — рассмеялся Браун. — Спросите лучше старину Лу. Скажу вам так, это заведение я обхожу стороной. Обитель греха, которой заправляет жуткая мадам, которая будто сошла со страниц грошового романа. Но Лу там нравится. Вот старый разбойник. Быть может, он жаждет сводить вас туда. Господин Лу, — Браун перешел на китайский. — Вы не собираетесь ввести господина Топпса в искушение, взяв его во «Дворец райских наслаждений»?

— Отчего же не сводить, если Топасы-сяньшэн того захочет, — вежливо рассмеялся он. — Там подают изумительных печеных крабов, к тому же во «Дворце» время от времени собираются купцы.

— Примите мой совет, ограничьтесь печеными крабами, — произнес Браун, — а послеобеденные забавы оставьте русским офицерам.

Не зная, что сказать в ответ, Артур растерянно переводил взгляд с одного улыбающегося лица на другое.

— Что ж, похоже, мне предстоит многое узнать, — наконец сказал он.

— Отлично сказано, Топпс, — рассмеялся Браун. — Вы все узнаете сами. Иначе — никак. И помните, если вы почувствуете, что терпение вам изменяет, двери церкви всегда для вас открыты. Я говорю серьезно, — добавил он. — Чтобы жить в Китае, надо научиться широко смотреть на вещи. В Китае можно столкнуться с самыми разными пороками. Мы, разумеется, делаем кое-что… вообще-то не «кое-что», а даже очень многое для того, чтобы наставить этих язычников на путь истинный, но Аиртон, да, именно Аиртон, в тот единственный раз, когда заговорил о боксерах, сказал мне одну фразу, которую я никогда не забуду. «Мы забыли о терпимости и потому сами разбудили бурю». Я долго ломал голову, силясь понять, что он имел в виду. Думаю так: вам не под силу изменить человека, заставив его быть таким, как вы. Мы-то знаем, что христианство дарует истинный путь, но у китайцев свой взгляд на мир. Если мы будем слишком настойчивы и станем вбивать свое истинное знание им в головы, ни к чему хорошему это не приведет. Лучший способ обратить язычника в христианство — не пытаться обратить его вообще. Экая головоломка, правда? Аиртон упомянул китайское понятие, которое он услышал от прежнего мандарина, жившего здесь: «у-вэй».

— Да, оно из «Дао дэ цзина» Лао Цзы, — пробормотал Артур.

— Так оно вам известно? — с легким недовольством удивился Браун. — Тогда вы, наверное, понимаете, что хотел сказать Аиртон. Честно говоря, все эти премудрости не для моих мозгов, но думаю, он имел в виду, что все хорошее, что может с вами случиться, произойдет само в свое время, поэтому лучше не волноваться понапрасну.

— Да, смысл примерно такой, — кивнул Артур и густо покраснел. Браун мог подумать, что он специально решил порисоваться.

В экипаже воцарилась тишина. Браун молча пыхтел трубкой, видимо недовольный превосходством Топпса в знании классических работ китайской философии, но вскоре он снова заговорил. Такой уж у Брауна был характер — никто не мог надолго вогнать его в смущение.

— Кстати, Топпс, что сейчас происходит в мире? — бодро спросил он. — Что говорят в Пекине?

— Вы о политике? — уточнил Артур. — В январе вдовствующая императрица вернулась из изгнания. Иностранные войска по большей части разъехались по домам. Правительство Китая ломает голову над тем, как выплатить огромные репарации. Думаю… думаю, им придется туго.

— Так им и надо, — буркнул Браун, впиваясь зубами в трубку. — Надеюсь, нам что-нибудь тоже перепадет. Пожертвования пошли на благие дела, мы сделали немало: восстановили госпиталь, построили церковь, но мы не собираемся останавливаться на достигнутом.