В одном была стандартная ориентировка Интерпола с черно‑белым фотоснимком разыскиваемого преступника, описанием его примет и довольно длинным перечислением имен, которыми он пользовался. В конце стопки листков было пять цветных снимков, весьма качественно выполненных на лазерном принтере.
– Досье Пилигрима, – пояснил Нифонтов. – Я позаимствовал его на время в ФСБ. Все данные собраны Интерполом. О нашем участии в его многотрудной судьбе – ни слова.
То ли действительно в его агентурном деле ничего больше не было, то ли на всякий пожарный зажали или даже уничтожили.
Голубков всмотрелся в снимки. Два из них были сделаны в тюрьме, а три – явно скрытно – на улице то ли Вены, то ли Берлина. На них был запечатлен среднего роста, худощавого сложения человек лет тридцати с длинными черными волосами, перехваченными сзади в «конский хвост», с правильными суховатыми чертами лица, с тонким прямым носом. Голубков профессиональным взглядом отметил: сросшиеся на переносице густые черные брови, тонкие губы, необычно длинные мочки плотно прижатых к голове ушей, впалые щеки.
– Таким он был лет десять назад, – объяснил Нифонтов и извлек из второго конверта еще несколько крупных цветных снимков. – А вот такой он сейчас. Это уже наши ребята снимали.
Голубков перебрал снимки и даже головой потряс:
– Да это же не он!
Круглолицый блондин с прической ежиком, короткая шея, нормальные, даже чуть оттопыренные уши, белесые небольшие брови, пухлые губы, нос морковкой.
Голубков разложил в два ряда снимки: сверху интерполовские, под ними – наши.
Долго сравнивал и уверенно повторил:
– Не он.
– Ну, даже если ты не узнал… Стоило бы поздравить профессора, который делал эту операцию. Специалист был суперкласса. Мечтал, говорят, получить Ленинскую премию за свои методы лазерной и пластической хирургии. По закрытому списку, само собой.
– Получил?
– Пулю в лоб он получил. В декабре 93‑го года. Эстонская прокуратура квалифицировала это как дело об ограблении и убийстве. Преступники не были найдены.
– У него было что грабить? – спросил Голубков.
– Было. Его центр делал всякие операции. В том числе и коррекцию женских фигур и грудей. Для западных немцев в основном. И стоила эта работа недешево. Так что в сейфе у него было чем поживиться. Непонятно другое: для чего нужно было поджигать центр. Причем так, что погибли все архивы. Впрочем, почему непонятно?
Как раз понятно.
– Тебе не кажется, Александр Николаевич, что в нашем деле трупы накапливаются слишком быстро?
– Не факт, – возразил Нифонтов. – Он же не только Пилигриму делал пластическую операцию. Но и многим другим. А кому? Боюсь, мы этого никогда не узнаем. Так что не будем спешить с выводами. Для нас главное сейчас, что это – Пилигрим. Можешь не сомневаться. Запроси досье, у нас оно есть. В нем – заключение экспертизы.
Они целую неделю над ним работали.
Нифонтов звонком вызвал помощника, сложил листки и все снимки в папку и приказал:
– Сделайте для нас копию. А дело верните в ФСБ в отдел Г2‑С. Дубли наших снимков тоже приложите, пусть будут. Копию – полковнику Голубкову.
Помощник вышел.
– Такие‑то вот дела, – констатировал Нифонтов. – Дай‑ка мне еще сигарету. Он прикурил и поморщился:
– И как ты это говно куришь?
– Привык. На «Мальборо» не зарабатываю, да и слабые. Есть что‑то еще? – осторожно поинтересовался Голубков.
– Да, есть. Две новости. Как всегда, одна плохая, а вторая… – Очень плохая, – предположил Голубков.
– Я бы так не сказал. |