– Спустись на землю, – сказал я. – Какие новости со студенческого фронта?

Фе покорно наклонила головку и стала напряженно вслушиваться.

– Что это она делает? – изумленно спросил Хрис.

– Старина, ты постоянно гостишь у членов Команды и до сих пор не в курсе того, что творится в окружающем мире. Стыдно! Мы живем в эпоху тотальной наркоманизации и жучкизации. Это мир наркотиков и подслушивающих устройств. Из каждых десяти новорожденных девяти еще в роддоме вживляют под череп жучок – мини‑передатчик. Когда ребятки подрастут, за ними будут следить двадцать четыре часа в сутки. Так что воздух вокруг пронизан и иссечен тысячами и тысячами сигналов. А Фе – уникум. Она может воспринимать все эти сигналы голым ухом, без специальных устройств. Не спрашивай меня, каким образом. Просто такой вот вундеркинд, и баста.

– Сегодня борются за права белого меньшинства, – сообщила Фе.

– Ну вот, полюбуйся, – продолжил я. – Разве могут нормальные люди спалить университетскую библиотеку, протестуя против ущемления прав белых? Во всем мире остался едва ли миллион якобы чистокровных белых, да и те – помесь серых с буро‑малиновыми.

– Подойди ко мне, дитя мое, – сказал Хрис.

Фе незамедлительно припопилась на его колени, обвила ручонками и одарила сладострастнейшим поцелуем. Он не оттолкнул ее, но так целомудренно и нежно обхватил мою девочку руками, чтобы ей было удобнее сидеть, что сценка из пошлой вдруг превратилась в подобие «Пьеты» [5] Микеланджело. Хрис мастер таких волшебных преобразований.

– Ты употребляешь наркотики, душа моя?

– Нет. – Шалунья сердито покосилась на меня. – Он не позволяет.

– А хотелось бы?

– Нет. Скучища. Все кругом на наркотиках.

– Отчего же ты сердишься на Гиня?

– Потому что он взял моду приказывать. Чтоб я делала, чего он хочет. Я теряю индивидуйность,

– Ты хочешь сказать – индивидуальность. Ну и почему же ты не уйдешь от него, раз он такой тиран?

– Потому что… – Тут эта егоза чуть не сверзилась на пол. Устроившись поудобнее на коленях Хриса, она договорила: – Потому что в один прекрасный день я буду вертеть им, как я хочу. Жду этого прекрасного дня.

– А у тебя, голубушка, есть жучок в голове? – вкрадчиво спросил Хрис.

– Нет, – ответил я за нее. – Она родилась в сточной канаве и отродясь не бывала в больницах. Она чистая.

– А вот и не в канаве! Мое полное имя Фе‑Пять Театра Граумана, потому что я родилась в пятом ряду в театре Граумана, – подчеркнуто гордо произнесла Фе.

– Господи, помилуй! Это почему же?

– Потому что моя семья живет в пятом ряду театра Граумана. Совсем рядом со сценой!

Хрис удивленно воззрился на меня.

– Она так пыжится от гордости – ее семейка сумела со временем перебраться с балкона в партер, – пояснил я.

Все это было выше его разумения, и он сдался, не стал выяснять дальше, просто поцеловал Фе и спустил ее со своих колен. Но прежде она нежно обняла его и на пару секунд повисла на нем. Ничего не попишешь. У этого парня есть‑таки харизма!

Хрис спросил у Фе, начались ли беспорядки, и узнал, что чуть ли не половина полицейских занята прослушиваем сигналов от жучков в головах студентов, и копы жутко злятся. Им осточертел вялый митинг с повторением одного и того же. Один легавый предложил послать к студентам провокатора, дабы тот взбодрил их и спровоцировал на действительно впечатляющий погром

– чтоб было на что поглядеть.