— Камера отключена.

Дом ответил быстро, без колебаний, и все же Сьюзен продолжала смотреть вверх и хмуриться.

Она была очень красивой.

Она была настоящей.

Она была Сьюзен.

Ощущение, что за ней наблюдают, прошло так же неожиданно, как и появилось.

Сьюзен опустила судорожно прижатые к груди руки и с трудом распрямила сжатые в кулаки паль­цы. На мякоти ладоней остались крошечные полу­лунные вмятинки от ногтей.

Шагнув к ближайшему окну, она приказала:

— Альфред, подними защитные жалюзи.

Тяжелые горизонтальные рольставни, собранные из крепких стальных полос, были смонтированы с внутренней стороны высокого трехстворчатого окна. Электрический сервомотор негромко зажужжал, и жалюзи послушно поползли вверх по узким боковым направляющим. Через несколько секунд они исчез­ли в специальных пазах под оконной перемычкой.

Стальные жалюзи не только надежно запирали окно на ночь, они также не давали свету снаружи тревожить сон обитателей дома. Теперь, когда жалю­зи были убраны, в спальню проникло бледное лун­ное сияние. Просеянное сквозь узкие листья веер­ных пальм, оно сделало тело Сьюзен полосатым, как у зебры.

Из окна второго этажа ей был виден плаватель­ный бассейн во внутреннем дворе. Вода в нем была черной, как мазут, а на поверхности дрожало отра­жение разбитой вдребезги луны.

Нижняя веранда, выложенная светлым кирпи­чом, была огорожена резными каменными перилами. За перилами лежал английский газон, казавшийся в Темноте почти черным, а дальше, почти уже невиди­мые в ночном мраке, неподвижно застыли веерные пальмы и густые индийские лавры.

Из окна лужайка и внутренний двор выглядели такими же мирными и пустынными, как и на экране следящих мониторов. Ни намека на движение, ни одной странной тени, ничего.

Значит, тревога была ложной. А может быть, раз­будивший Сьюзен громкий звук вырвался из какого-то забытого ею сна.

Она повернулась, чтобы снова лечь в постель, но на середине спальни остановилась и пошла к двери, ведущей из комнаты.

Уже не в первый раз Сьюзен просыпалась среди ночи, разбуженная каким-то невнятным, полузабы­тым кошмаром. Живот ее сводило судорогой страха, кожа была мокрой от пота, а сердце стучало так мед­ленно, словно вот-вот остановится. Очень часто она была не в силах снова уснуть и до утра ворочалась с боку на бок или металась по комнате, словно тигри­ца в клетке.

Сейчас, голая и босая, Сьюзен отправилась ис­следовать дом. Тоненькая и гибкая, она была похожа и на скользящий по паркету лучик лунного света, и на богиню Диану — охотницу и защитницу. Граци­озная геометрия ее движений была совершенной.

Сьюзен...

Как было записано в ее дневнике, к которому Сьюзен возвращалась почти каждый вечер, после развода с Алексом Харрисом она чувствовала себя совершенно свободной и абсолютно независимой. Ей было уже тридцать четыре, но только сейчас она поняла, что это такое — самой распоряжаться своей жизнью.

Теперь ей никто не был нужен. Наконец-то она поверила в себя и свои силы.

Впервые за много лет неуверенности, сомнений, самокопаний, измученная навязчивым желанием ус­лышать слова одобрения и поддержки от кого-то бо­лее сильного, более мудрого, Сьюзен сумела разо­рвать тяжкие цепи, сковывавшие ее с прошлым. Впер­вые она осмелилась бросить вызов неотступно пре­следовавшим ее страшным воспоминаниям и сра­зиться с ними. Вместо того чтобы постараться вы­бросить из памяти давний кошмар, Сьюзен поверну­лась к нему лицом и победила, обретя спасение и свободу.

И это изменило ее.

Раскрепостившись, Сьюзен обнаружила в глуби­нах своей опаленной, обугленной души что-то не­знакомое, неукротимое, дикое, и ей захотелось это исследовать. Погрузившись в себя, Сьюзен обнару­жила там душу и дух ребенка, которым она никогда не была, но могла бы быть, — душу, которую она считала безвозвратно потерянной, растоптанной, погибшей еще три десятилетия назад.