– Тогда конец допросу, – объявила Анна. – Иди переоденься. А у меня сейчас дела.

Едва дочь вышла, она бросилась к телефону и набрала номер Джанфранко Маши.

– Как дела? – спросил он.

– Плохо, – ответила Анна.

– Я нужен? – с готовностью сказал журналист, знавший ее характер.

– Пошли двух своих ищеек по следу Франко Р.

– Сына того самого?

– Вот именно. Похоже, он имеет отношение к одной террористической организации.

– Есть информация?

– Свяжись с Пациенцей. Мы поговорим через час. Я его предупрежу. Если дело нечисто, он сумеет поймать рыбку в мутной воде.

– А если всплывут факты? Или хотя бы косвенные улики?

– Ударь в большой барабан. Мне нужно подмочить репутацию этого ублюдка.

Она бросила трубку, даже не попрощавшись. Удовлетворенно откинулась на спинку дивана. Сорвалась с тетивы и полетела в цель еще одна стрела: дни министра в правительственном кабинете были сочтены.

«А теперь, если хочешь меня шантажировать этими чертовыми письмами, начинай, – подумала она. – Это проще сказать, дорогой мой, чем сделать». После разговора с Пациенцей желание раскрыть тайну своего происхождения не давало ей покоя.

– Итак, какие у тебя планы на сегодняшний вечер? Что ты собиралась делать, когда я появилась и испортила тебе музыку? – Анна снова была настроена благожелательно по отношению к дочери, немного сумасшедшей, как считала она, но все равно любимой.

– Я бы пошла гулять с Франко и друзьями, – ответила Мария с набитым ртом. Они уже кончали обедать.

– Тебе придется удовольствоваться только «друзьями», – заметила Анна.

Они обедали в «трапезной». Так архитектор Мауро Сабелли Контини назвал свой обеденный зал, спроектированный для Анны Больдрани: ослепительно белое помещение с длинным столом из ореха и стульями с высокой прямой спинкой. Единственным украшением девственно-белых стен был Христос умбрийской школы. Общий тон был строгий и в то же время радостный. Многие пытались скопировать эту идею, но никому не удалось достичь подобной гармонии форм и объемов, так удачно воплотившейся в этом интерьере.

– А Липпи тоже с нами, – объявила Мария, подчеркнув своим тоном чрезвычайность этого сообщения.

– Что за чудо? – сказала Анна. В те редкие его наезды, когда сын бывал в Милане, он жил обычно отдельно и не общался с сестрой, которую ни во что не ставил.

– Думаю, что он влюблен, – заметила Мария.

– Он сам тебе это сказал?

– Ну да, – начала рассказывать она, наклонившись вперед с лукавым видом. – Пришел сегодня утром ко мне в комнату и показал чудеснейшего скарабея, золотого с эмалью: «Как по-твоему, понравится эта брошка одной девушке?» Он откопал ее у Буччеллати. Штучка красивая, а стоит не так уж и дорого.

– А что за девушка? – спросила Анна, побуждая дочь продолжить рассказ.

– Я похвалила эту брошку, он и растаял. Видно было, что он умирает от желания все рассказать. Тут он и рассказал об этой девушке, с которой познакомился в колледже, а я ему о себе и Франко. В первый раз мы так откровенничали. Я и предложила ему поехать вместе с нами к Примадонне.

– Что это такое?

– Одно местечко, довольно веселое.

– Я так и думала, – разочарованно заметила Анна.

– То же самое сказал и твой сын.

Тем временем слуга поставил на стол десерт из фруктов: вишен, абрикосов, груш и белого винограда с крупными ягодами размером с орех.