Последние две недели они были неразлучны. Подолгу разговаривали, слушали музыку, совершали конные прогулки по окрестностям, ездили на базар, вместе садились за стол.

Но самое главное было в другом. Их отношения стали теплыми, доверительными. Как приятно было чувствовать себя наконец на равных с мужчиной, которого любишь. Дори перестала казаться Филипу несносным ребенком или коварным врагом. Он обращался с ней как с женщиной, достойной всяческого уважения.

– Что вызвало улыбку леди? – Филип присел рядом с Дори, обхватив руками колени. Он с подозрением поглядел на девушку. – Долгие годы знакомства научили меня быть начеку, когда у тебя такое довольное выражение лица.

– Я как раз думала о том, что ты ценишь женщин куда больше, чем стараешься показать. И это мне очень нравится.

– Я действительно уважаю некоторых представительниц твоего пола. Не хотелось бы, чтобы ты считала меня женоненавистником. Кстати, мне нравятся в тебе некоторые черты характера, которые сделали бы честь любому мужчине.

– Мужчине? – удивилась Дори. Филип кивнул:

– Ты решительна, справедлива, честна. Если дать тебе время, ты сможешь приобрести и другие достоинства.

– О господи, я поторопилась тебя похвалить. Узнаю в тебе старину Генри Хиггинса. Но я – не Элиза Дулиттл. Я считаю, что неплохо воспитала себя сама, без посторонней помощи.

Филип щелкнул пальцами.

– Жажда независимости! И как я забыл упомянуть самое мужское из твоих достоинств!

– Ты просто невозможен, – пробормотала она сквозь зубы. – Совершенно невозможен.

– Конечно, – продолжал дразнить ее Филип, – женщины редко обладают подобными качествами, но некоторым это удается.

– Филип! – грозно нахмурилась Дори, но затем вдруг засмеялась, закинув голову назад. – Я сдаюсь. Ты никогда не изменишься.

– Как хорошо, что ты наконец это поняла. Мои взгляды и привычки сформировались слишком давно, чтобы менять их. Они могут быть немного скорректированы, но не более того.

Это было предупреждение. Но Дори решила не думать о завтрашнем дне и наслаждаться настоящим. За последнюю неделю он даже ни разу не сказал, что ей хорошо было бы уехать. Возможно, он уже готов сдаться, только сам еще этого не понял.

– Я не стала бы хвастаться этим на твоем месте, – сказала Дори. – Ты сказал, что не потерпишь перемен, но это ведь не оставляет никакой возможности для – милых безрассудств, которые могли бы в один прекрасный день…

– Сказочница, – улыбнулся Филип.

– Возможно. А может быть, и нет. – Она подбежала к лошади. – Я проголодалась, а ты? Поехали! Филип неторопливо поднялся.

– И откуда в тебе столько энергии? Дори улыбнулась ему, вскакивая в седло.

– Я вырабатываю ее по ночам. Эльфы установили в моей комнате волшебную прялку, и я пряду всю ночь нити энергии. – Улыбка померкла, когда ее глаза встретились с глазами Филипа. – Но это происходит только после полуночи, когда весь мир спит. Приглашаю тебя зайти посмотреть. Эльфы не будут возражать. И я тоже, – добавила она почти шепотом.

Филип быстро вскочил в седло, и лицо его снова стало непроницаемым.

– Не думаю, что это удачная идея. Волшебные человечки часто исчезают, когда появляется тот, кто в них не верит.

Дори не понимала, почему Филип отказывался от близости с ней. Он даже избегал касаться Дори, словно она была прокаженной. Но если это все же происходило случайно, то вовсе не оставляло его равнодушным. Сначала Дори думала, что это плод ее воображения, что на самом деле Филип вовсе не хочет ее.