Темно.

Сильные руки хватают мою голову и подносят к губам чашку. Вода? Какой-то отвар. Я жадно пью. Даже если это яд, умереть от жажды намного страшнее.

— Надеюсь, ты больше никогда не заговоришь об этом.

Его голос такой же надтреснутый, хриплый, как и мой. Он отбирает чашку, продолжая удерживать меня одной рукой. Я вижу его черный силуэт, но не могу разобрать черт лица.

— Ты — мое отражение, а я отражаю тебя. Я тоже не ел и не пил эти тридцать шесть часов. Ты заставляешь меня делать ужасные вещи, но я не чудовище, ты должна понять.

Я ничего не понимаю, но молчу, опасаясь его реакции. Кажется, он снова перехватил мяч. Он снова ведет. Мне страшно. Плохо. Я хочу домой. Я наигралась. Боже, если ты поможешь мне спастись, я сделаю все, чтобы остепениться. Клянусь.

Мое тело пронзает разрядом, когда его сухие огненные губы касаются моего лица. За это время он ни разу не пытался меня поцеловать. Обнимать — да, хватать за руки, ноги, по-хозяйски со мной обходиться — да, но не целовать. Я стараюсь нащупать в темноте его тело, но свободной рукой он перехватывает пальцы. Заводит руку мне за спину, одним рывком пересаживает так, чтобы я оказалась прижатой к стене. Не разрывает поцелуй.

Теперь я понимаю, что он говорил про тело.

Оно живет своей отдельной от разума жизнью. Оно инстинктивно реагирует на проявление мужской силы рядом с собой, мгновенно готовясь к сближению. Я не отвечаю на поцелуй. Не могу себя пересилить, не могу показать ему, что побеждена. Тогда он кусает нижнюю губу, зло отстраняется. Срывает с меня льняное платье, буквально разрывая его на части. Темно. В моих фантазиях он обязательно видит в темноте и сейчас меня разглядывает. Пожирает глазами мое исхудавшее тело, чуть отросшие волосы, лицо.

Во время терапии мы много говорили о его сексуальных фантазиях. Это нормально. Он никогда не делился тем, что хочет кого-то украсть и запереть на корабле, но делился другим. По телу пробежала дрожь, грудь напряглась, а живот свело судорогой. Губ коснулись. Не рукой.

Я подчиняюсь.

— Это ты виновата, — хрипит он между резкими неровными движениями. — Ты виновата. Я не хотел так, но ты не оставила мне выбора. О… — Он надолго замолкает, сосредотачиваясь на движениях моего языка и губ. А потом продолжает свой монолог, от которого рвет крышу, а реальность распадается на маленькие кусочки. — Ты всегда знала, что закончится именно этим… Вот и рухнули твои маски, моя дорогая Анна. Два месяца… и холодная леди… Ах, черт возьми! — На этот раз он замолкает надолго, удерживая мою голову, чтобы я не сбежала.

А я понимаю, что уже не хочу сбегать. Он унижает меня, в эту минуту унижает, но унижения я не чувствую. В момент, когда он упивается своей властью надо мной, я возвращаю себе контроль.

Физика. Даже сумасшедший мужчина остается мужчиной. А он не сумасшедший.

С глухим рыком он падает рядом со мной на постель. Воздух пронзает терпкий запах его удовольствия, на кожу груди попадает несколько капель. Я молчу.

— Ты принадлежишь мне, — вдруг отчетливо говорит он, — и только мне. Больше никаких сессий и никаких разговоров о старом доме. Когда ты примешь новую жизнь, я дам тебе новый дом.

Я беру простыню и демонстративно вытираю грудь. Хотя по-прежнему темно, мне кажется, что он видит. А потом протягиваю руку, которую он больше не держит. Провожу ею в воздухе. Нахожу его. Плечо. Грудь. Живот, который тут же напрягается… вычерчиваются кубики… Ниже. Он резко замолкает. А я буквально взлетаю на него, наклоняюсь вперед и целую сама. Он хочет, чтобы я принадлежала ему? Глупый. Чтобы владеть кем-то, нужно научиться отдаваться кому-то.

Его горячие руки ложатся мне на бедра. Мужчина замирает. Замираю и я.